– Пусть Карфф что-нибудь нарисует. Что угодно. Чтобы можно было сравнить с рисунками, найденными около трупов.
– Вы полагаете, он станет рисовать, если мы его попросим?
Я видел, что она оживилась. Ей очень хотелось быть там, участвовать в допросе. Нужно было убедить ее.
– Надо снять с него наручники, – произнес я, – оставить на столе карандаш, бумагу и уйти. Пусть он побудет один. Понимаете, он ведь какой-никакой, но художник. И потому обязательно станет рисовать. Графики не могут без этого, они постоянно черкают что-то на бумаге, делают наброски. Это у них как рефлекс.
Коллинз не ответила, но вскоре уже появилась по другую сторону стекла. Прошептала что-то на ухо доктору Штайр. Через минуту с Карффа сняли наручники, Арчер исчез и вернулся с большой чашкой кофе. Штайр собрала фотографии и папки, но как бы случайно оставила на столе чистые листы бумаги и черную авторучку.
– Прекрасная идея, – промолвила она, входя в комнату. – Но он, наверное, не такой дурак, чтобы купиться на это.
– Для нас он, разумеется, ничего рисовать не станет, но, будем надеяться, сделает какие-нибудь наброски для себя. – Я обратился к Терри: – Ты молодец, здорово прижала его.
– Могла бы и сильнее, если бы меня не останавливали. – Она посмотрела на Штайр: – Вы видели, как он отреагировал на прикосновение Арчера и когда я наклонилась к его лицу? Ему это очень не понравилось. Можно было надавить сильнее и…
– Послушайте, детектив, – произнесла Штайр негромко и отчетливо, – вы принимаете участие в допросе с нашего разрешения. Не забывайте, что допрос проводит Бюро. А у нас иные методы. Вы… действовали прекрасно, но позвольте продолжить нам.
Терри стиснула зубы, сдерживая ярость.
– После кофе он захочет пописать, а я не буду выпускать… очень долго, – проговорил Арчер, разряжая обстановку.
– Вы показали завидную сдержанность, – сказал я ему.
– Приходится, – буркнул он.
Затем мы все долго наблюдали за Карффом, как за животным в вольере.
Через десять минут он взял ручку, и мы подались вперед. А он положил ее и откинулся на спинку стула.
Мы ждали. Я болтал с доктором Штайр, и это, кажется, раздражало Терри, которая сделалась необычно тихой.
Прошло минут двадцать, и Штайр собралась уходить. Вслед за ней заторопилась Коллинз, забрав с собой Арчера.
– «Не забывайте», – прошептала мне Терри. – Ты слышал, она сказала мне «не забывайте».
– Не обращай внимания.
Карфф оставался без движения еще минут пятнадцать, и я уже стал думать, что неправильно рассчитал. Ричардсон заговорил о бейсболе, о том, что команда Нью-Йорка скверно начала сезон. Он расспрашивал меня, каковобыть рисовальщиком, а я его – каково быть агентом ФБР. Мы убивали время. Все лучше, чем наблюдать, как Карфф зевает и трет нос.