– О своем конфликте с федералами.
– Ах об этом. – Она вздохнула. – Так, ничего особенного. После одного серьезного преступления у нас создали «горячую линию». Ответственной назначили меня. Я должна была организовать прием звонков, отбирать сведения, представляющие интерес, и передавать в Бюро. Звонков поступало тысячи, большинство пустые, а людей, как всегда, не хватало, фактически трудилась я одна. Ну, в общем, прокололась, пропустила важную информацию. Меня обвинили в халатности. – Она опять вздохнула, и я крепко обнял ее. – На шесть месяцев отстранили от работы и предписали пройти принудительное лечение у психоаналитика. Пришлось полежать на кушетке перед доктором Фрейдом.
– Ну и как он? – Кто?
– Фрейд.
– Получше тебя. – Терри засмеялась и снова шлепнула меня по груди.
– Ты любишь драться?
– Нет. Только по необходимости. Кстати, психоаналитик сказал, что все мои действия с тех пор, как я стала копом, и до инцидента с «горячей линией» были продиктованы конфликтом с моим противным отцом. Вот так. – Она посмотрела на меня. – Так что не у тебя одного проблема с отцом.
Потом Терри поведала, что значит расти на Стейтен-Айленде, в семье итальянских эмигрантов четвертого поколения, где девушке положено выйти замуж обязательно за итальянца, завести не менее трех детей и жить рядом с родителями.
– Как видишь, я решила поломать традицию. – Она положила голову мне на грудь. – Я слышу твое дыхание, Родригес. Оказывается, ты дышишь.
– Не обращай внимания, это я притворяюсь.
Мы посмеялись, пошутили, затем она спросила:
– Ты кем себя считаешь, католиком или иудеем?
– И тем и другим. В том смысле, что не считаю. Родители моей мамы, польские евреи, давным-давно обосновались в Нижнем Ист-Сайде. Их достали погромы на родине. А родители отца переселились из пуэрто-риканского городка Майягес в Эль-Баррио на Манхэттене. Я успел побыть иудеем, ходил в синагогу, носил кипу и все такое, правда, недолго. Вскоре бабушка Долорес решила сделать меня католиком. Водила в церковь, но тоже ничего не получилось. Полагаю, моя религия – Нью-Йорк.
– Ты хотел бы снова заняться оперативной работой?
– Нет. Спасибо. Я предпочел бы остаться рисовальщиком.
– Да, согласна, тут тебе нет равных.
Я пожал плечами, хотя слышать это было очень приятно.
– Расскажи все-таки, что у тебя было с Дентоном.
– Зачем?
– Так, интересно.