Бремер улыбнулся еще шире и потряс седой головой:
— Ты что-то сказал?
— Вы слышали.
Визажистка закончила обмахивать его лицо кисточкой, но не ушла, а осталась стоять и слушать.
— Сейчас я занят, Троэльс, — добродушно посетовал Бремер. — Да и у тебя дела, я полагаю. Может, попозже…
— Я требую объяснений.
Они решили отойти к окну за неимением более уединенного места. Хартманн не выдержал, заговорил еще на полпути:
— Сначала вы крадете наш план. Потом обещаете абсолютно нереальное количество квартир, которое, я точно знаю, вы никогда не построите…
— А-а, — усмехнулся Бремер, — как я понимаю, ты поговорил с Кирстен. Она ужасная болтушка, и я предупреждал тебя.
— Теперь вы спекулируете смертью девушки и пользуетесь чужой бедой, чтобы вызвать кризис… хотя прекрасно знаете, что мы делаем все, чтобы помочь родителям и полиции.
Лицо Бремера потемнело. Он двинулся на Хартманна, грозя пальцем ему в лицо:
— Что ты себе позволяешь? Ты понимаешь, с кем разговариваешь? Я что, обязан просить у тебя разрешения на каждый свой шаг? Ты сам виноват во всех своих проблемах. Ты не имел никакого отношения к той машине и все же не захотел об этом сразу объявить. И о чем только думала твоя Скоугор?
— Я делаю то, что считаю нужным.
Мэр расхохотался:
— Ты дитя, Троэльс. Я и не догадывался, что все так плохо. Да еще этот нелепый альянс с клоунами Эллер…
— Не надо казаться хуже, чем вы есть, Бремер. Это трудно, я знаю…
— О господи, я словно с твоим отцом разговариваю. То же безрассудство, та же паранойя. Как это печально.
— Я требую…
— Нет!
Голос Бремера громом прокатился по студии, и все присутствующие умолкли. Хартманн тоже.