— Я буду рад сказать об этом.
Бирк-Ларсен встал. Священник последовал его примеру, пожал ему руку.
Пернилле оглядела пустое темное помещение. Попыталась вообразить гроб, увидеть в нем холодное жесткое тело.
— Если вам захочется поговорить с кем-то… — произнес священник — как доктор, предлагающий записаться на прием. В его глазах ровно светилось профессиональное сочувствие. — Помните, что ей сейчас хорошо. Нанна теперь с Господом.
Он кивнул, словно это были самые мудрые, самые правильные слова для него.
— С Господом, — повторил он.
В молчании они направились к выходу. Сделав два шага, она остановилась, обернулась на священника в коричневом пиджаке и темных брюках:
— Как это мне поможет?
Он ставил на место стул, на котором сидел. Блокнот он засунул в карман, как плотник, сделавший замеры. Возможно, он уже прикидывал, какой выставить счет.
— Как это поможет мне?
— Дорогая, — проговорил Бирк-Ларсен, попытался взять ее за руку.
Она высвободилась не глядя.
— Я хочу понять! — крикнула Пернилле человеку, стоявшему на ступенях, застывшему на пути к алтарю, пойманному ее гневом. — К чему мне ваши лицемерные слова?
Он не стушевался, не оскорбился, а нашел в себе смелость вернуться и посмотреть ей в лицо.
— Порой жизнь бессмысленна, безжалостна. Ужасно потерять свое дитя. Вера поможет вам обрести надежду и силы…
Ее лицо исказилось гневом.
— …поможет понять, что в жизни есть смысл…
— Все это чушь собачья! — не вытерпела Пернилле. — Мне плевать, с Господом она или нет. Вы понимаете?
Она сжала руки у груди. Ее голос срывался. Священник продолжал стоять неподвижно. Тайс Бирк-Ларсен застыл, спрятав лицо в ладонях.
— Понимаете вы это? — выла Пернилле. — Она должна быть… — В темной церкви где-то под крышей захлопала крыльями птица. — Со мной.