Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

22
18
20
22
24
26
28
30

Выход на поле. Крепкие рукопожатия. Обмен дружескими приветствиями. Хартманн поговорил с каждым из них, с китайцами и иранцами, сирийцами и иракцами. Все они теперь стали датчанами и работали на его программу интеграции. Неоплачиваемые добровольные лидеры программы, подающие пример для подражания своим сородичам на датской земле, получившие в проекте звание ролевых моделей.

Две команды готовы к бою; в одной оставлено место для него.

Хартманн завязал шнурки на кроссовках, посмотрел на противников и задорно крикнул:

— Ну берегитесь, сейчас мы вас размажем!

На десять драгоценных минут исчезло все, кроме игры. Он просто носился по полированным доскам пола, ловил и бросал мяч. Физическая активность, никаких мыслей, никаких стратегий, никаких планов. Даже вспышки фотокамер его не отвлекали. Городской совет, Либеральная партия, Поуль Бремер, Кирстен Эллер и даже Риэ Скоугор — он забыл обо всех.

Вне игры. Потом мяч пришел к нему. Хартманн разбежался, нырнул, подскочил, бросил. И проследил взглядом, как мяч описал в воздухе медленную дугу, опустился к корзине и — провалился в кольцо.

Рев вокруг него. Он поднял сжатый кулак в воздух — чистые эмоции, в голове ни единой рациональной мысли.

Заполыхали молнии фотовспышек. С улыбкой он приветствовал свою команду, не глядя обнял кого-то, кого-то хлопнул по плечу.

И вот объектив камеры поймал двоих, они счастливо улыбаются и приветственно жмут друг другу руки. Один из них, в синей рубашке, Хартманн, торжествующий победу, а второй — школьный учитель Рама.

«Она идет по коридору и находит нужный номер. Она собирается постучать. Ее одолевают сомнения: правильно ли она поступает. Следовало ли ей приходить? С ним все было по-другому. Совсем не так, как дома. Пропахший бензином гараж, где она играла в детстве; ее комната и все ее вещи. Слишком много вещей, потому что она не может выбросить ни одну из них. Кухня, где она провела несчетные часы с мамой, папой и двумя братишками, где они отмечали дни рождения, Рождество и Пасху. Дома она навсегда останется ребенком. Но здесь… в гостиничном коридоре… она — женщина. Она стучит в дверь. Он открывает».

Закинув ноги на стол в своем кабинете, Лунд читала сочинение Нанны. Вошел Майер, еле удерживая в руках контейнеры с едой.

— Вам же будет лучше, если там есть хот-дог и для меня.

— Нет. Кебаб.

— Что за кебаб?

Майер заморгал:

— Обычный кебаб. Мясной, Лунд.

Он поставил перед ней на стол белый пластиковый контейнер, рядом пару баночек с соусом.

— Ни имени, — сказала она, — ни описания. Просто таинственный мужчина, с которым она встречается в разных гостиницах.

Они откинули крышки с контейнеров.

— Все, что у нас есть, — продолжала она, — это пара сапог, старое сочинение и учительские сплетни.