— Где, черт возьми, Мортен? Знаю, вчера я погорячился, но…
— Он позвонил и сказал, что заболел. У него большие проблемы со здоровьем, Троэльс. Эта работа не для него.
— У него диабет. Ему то хуже, то лучше. Иногда у него бывают перепады настроения, но к этому вполне можно приспособиться.
Она села на край дивана.
— Я пришла сюда пять месяцев назад. Сколько работал на тебя Мортен?
Ему пришлось задуматься.
— Если не считать перерывы… Не помню. Он всегда был со мной.
— А сколько времени тебя считают конкурентом Бремера?
Амбиций ей было не занимать. Но амбиции — это хорошо, без них не бывает свершений.
Она коснулась его щеки.
— Мы справимся и без Мортена, — сказала Риэ Скоугор. — Не нервничай.
На улице было ясно и холодно. Резкое зимнее солнце не грело. Вокруг суматоха выходного дня: люди ходили по магазинам, семьи прогуливались с детьми.
Олав Кристенсен остановился на площади и позвонил.
— Верните мне ту папку, — сказал он.
В городской администрации все менялось. Никто не мог точно сказать, что будет завтра. В трубке тишина.
— Вы слышите?
Он сердился, хотя понимал, что ведет себя неправильно. Но поделать ничего не мог. Хартманн не дурак. И не наивный добряк. Кристенсен видел сегодня его глаза с очень близкого расстояния.
Расследование!
Документы в архиве все до одного подписаны, учтены, пересчитаны, разложены. Если кто-то берет документ, об этом делается запись. Хартманну двух часов хватит, чтобы узнать: все личные дела по той гимназии, включая дело Кемаля, были выданы ему, Олаву Кристенсену. И ничего не придумать, никак не оправдаться. В один момент его карьера полетит к черту.
По-прежнему из телефона ни звука.