Ее губам хотелось произнести «нет», но затем она на мгновение помрачнела, и, бросив на меня быстрый взгляд, сказала:
— Да, он говорил мне.
— Вам известно, что вы являетесь наследницей Крамера?
Она направилась к мольберту.
— Да.
В общем-то меня это не касалось, но не мог удержаться от вопроса:
— Откуда?
Она взяла кисть и проведа одну-единственную линию.
— Говорил, что любит меня. У него не было денег, но все же ему хотелось что-то оставить мне.
— Он отдавал вам свою жизнь.
Она сделала еще мазок и сразу отошла от мольберта.
Я стал осматривать комнату. Повсюду стояли картины — законченные, незавершенные, но все они выглядели так, будто о них забыли в тот момент, когда сняли с мольберта. Кое-где была натура, но чаще всего просто мазки — вверх-вниз — словно указывавшие на то, что давший им жизнь художник в минуту творения думал о чем угодно, только не о них.
— Вы полагаете, что у вас есть право на эти деньги?
— Он хотел отдать их мне, — на сей раз она задержала взгляд на моей персоне. — Вас это огорчает?
У нее оказались мягкие светлые волосы, но трудно было сказать, какого именно оттенка. На солнце они переливались.
— Миссис Крамер намерена опротестовать завещание.
— Естественно, — проговорила Элен. — Этого я и ожидала. Но, надеюсь, мы доведем дело до суда. Думаю, сойдемся на чем-нибудь. Лично мне хватит пятидесяти тысяч.
— Пальцы Крамера были слегка обожжены, и в них застряли осколки стекла. Вы могли бы это как-то объяснить?
— Нет.
Я подошел к большому окну, выходящему на крышу.