— Ты ни черта не знаешь! — воскликнул он со свирепостью, какой Анника от него не ожидала.
Анника внезапно успокоилась. Заглянув в его влажные глаза, увидела в них беспомощность и отчаяние человека, хватающегося за спасительную соломинку.
«Он как загнанный в угол пес. Лает, но не может укусить. Никакой опасности нет, никакой опасности нет».
Мужчина стремительно встал и сделал два коротких шага к двери, потом вернулся. Он оперся на спинку стула и склонился к Аннике. Из его рта шел дурной запах.
— Ты приехала сюда, чтобы написать о моем обращении в Верховный суд, — сказал он, — а не для того, чтобы задавать свои е… вопросы!
— Вот здесь ты ошибаешься. — Анника нисколько не смутилась того, что он буквально дышал ей в лицо. — Посещение состоялось по моей просьбе и пройдет на моих условиях.
Он отпустил спинку стула и выпрямился.
— Если ты успокоишься и выслушаешь меня, то поймешь, чего я хочу, — сказала Анника. — Если станешь и дальше капризничать, то я уйду.
— Почему я должен тебя слушать?
— Потому что я знаю больше, чем ты думаешь, — ответила Анника. — Я там была.
— Что?
— Я там была.
С глухим стуком, приоткрыв от неожиданности рот, он сел на узкий топчан.
— Где?
— Я была в патрульной машине, которая первой прибыла на место преступления в доме на Санкт-Паульсгатан в ту ночь. Я не все видела, но хорошо помню запах.
— Ты там была? И что же ты видела?
Она не отрываясь смотрела на него.
— Кровь. Она текла по стенам, текла по ступеням. Густая кровь, густая, но яркая. Она текла медленно — ярко-алая кровь по желтым стенам.
— И больше ты ничего не видела?
Она посмотрела на фотографию Торстена Бильмана с докерами, сгибающимися под тяжестью огромных мешков.