Глава 34
На ночных улицах не было ни души. Кейт привели в высокий старинный угловой дом неподалеку от башни с часами. Над единственной дверью на фасаде висел причудливый знак. Кейт подняла голову и увидела свернувшегося в кольцо золотого дракона с выпущенными когтями и разинутой пастью. Внутри дом напоминал заброшенный ресторан или винный подвальчик. От темной стойки до невысоких балок тянулась паутина.
Человек по имени Ион поднимался по лестнице первым, за ним шла Кейт, а безымянный стригой в черном время от времени подталкивал ее в спину, если она спотыкалась на крутых ступеньках. Деревянная лестница от древности сильно поистерлась посередине. Ковер на площадке третьего этажа был настолько изношен, что его цвет и узор стали неразличимы.
Ион достал из кармана ножницы и перерезал пластиковый шнур на запястьях Кейт. Подняв руки, она стала разминать пальцы, стараясь скрыть свои страдания от конвоиров.
– Ты молчать, пока Отец не спросить, – повторил Ион предостережение Раду Фортуны. Глаза налетчика казались совершенно черными. – Ты понимать, да?
Кейт кивнула. Несмотря на все усилия, ее глаза непроизвольно наполнились слезами от боли в руках. Ион улыбнулся и открыл дверь.
Небольшую комнату освещали лишь две свечи. Напротив восточной стены возле небольших окон стояла кровать, на которой Кейт различила бесформенный силуэт.
Одна из занавесок шевельнулась, и Кейт подскочила, увидев в противоположных углах комнаты двух огромных мужчин, настоящих великанов – не меньше двух метров ростом. Их бритые головы отсвечивали в неярком свете. Оба были одеты в черное, оба с длинными усами. Тот, что поближе, жестом показал, чтобы она подошла к кровати, рядом с которой стоял единственный стул.
Кейт сделала несколько шагов и встала за спинкой стула. Она попыталась разглядеть человека под покрывалами, как если бы была врачом, впервые увидевшим больного. Из-под покрывал виднелись лишь голова, плечи и желтые пальцы. На вид лежащему было около восьмидесяти; он был почти лысым, если не считать длинных прядей седых волос над ушами, разметавшихся по льняной наволочке; его изборожденное морщинами лицо с пятнами, вызванными, вероятно, заболеванием печени, было худым до истощения, а напоминающий клюв рот мог принадлежать или очень больному, или очень старому человеку; нос, челюсть, щеки и лоб выступали вперед; воздух выходил из легких с ужасным шумом, как это обычно бывает у тех, кто страдает синдромом Чейна-Стокса, и от него исходил кисловатый запах, который Кейт ощущала даже за метр от кровати. Она знала, что так обычно дышат те, кто долго голодал и чей организм поглощает свою собственную ткань; у него еще сохранились зубы.
Кейт стояла, путаясь в диагностических терминах, не в силах собраться с мыслями. Не так давно ей уже пришлось видеть это же лицо, только более молодое: на портрете Влада Цепеша, полученном на время из «Галереи чудовищ» замка Амбрас Венским художественно-историческим музеем.
Шумное дыхание прекратилось, и старик открыл глаза, как сова, заслышавшая добычу. Кейт старалась подавить безотчетный порыв бежать без оглядки. Ее пальцы, в которых все еще пульсировала боль восстанавливающегося кровообращения, побелели. Она крепко вцепилась в спинку стула, впившись ногтями в шероховатую поверхность дерева.
Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Кейт разглядела его глаза: огромные, темные, властные. Затем старческие пальцы, сжимавшие край покрывала, разогнулись, и она заметила, что ногти у него не меньше двух дюймов в длину, а цвет их напоминает старый, пожелтевший пергамент.
Старик произнес что-то на языке, звучавшем, как турецкий или фарси. Голос его был слабым, как шорох большого насекомого, пробирающегося по толще гнилой древесины.
Она ничего не поняла и продолжала стоять молча.
Старик медленно моргнул, облизал белым, каким-то слишком длинным языком потрескавшиеся губы и прошептал:
– Cum te numesti? Эту простую румынскую фразу Кейт разобрала.
– Я – доктор Нойман, – сказала она, сама удивившись твердости своего голоса. – А вы кто?
Он не обратил внимания на ее вопрос.
– Doctorul Neuman, – повторил он. Услышав свое имя, сорвавшееся с его губ, Кейт почувствовала, как по ее телу пробежали мурашки. Она засомневалась в здравом рассудке старика; вполне вероятно, что болезнь Альцгей-мера сделала с его мозгом то же самое, что годы с его телом.
Он снова облизал губы, и Кейт вспомнила ящерицу, гревшуюся на солнышке, которую она видела на Тортуге.