Марлоу раздраженно скривилась:
– Я же говорю, Тарзан, – я не знаю, как именно он был причастен. Но со временем перестал просто наблюдать. И отсюда самоубийство Джиневры. Он мне так и не рассказал толком, что случилось. Но я думаю, она, бедняжка, и без того слабенькая, выяснила, чем он по ночам занят. Священник-то никуда не делся – держался поодаль, выжидал молча. Неотступной маслянистой тенью. Рассудок Джиневры не выдержал. Утопилась в озере в пасмурный день. Полиция сочла, что это несчастный случай, но Стэнни знал правду. Джиневра не просто пошла искупаться. Она села в лодочку, выгребла на середину озера, слезла в воду, а карманы платья у нее были полны камней. Лодочку потом нашли и уничтожили. Стэнни Джиневру, конечно, обожал. Но не настолько, чтобы стать обычным человеком. Никакой женщине его не удержать. И никакому мужчине. Если приглядеться, великие художники не любят, не живут, не трахаются и даже не умирают, как нормальные люди. Потому что у них всегда есть искусство. Оно их питает больше, чем любые связи с людьми. Какая бы человеческая трагедия их ни постигла, она их никогда не убивает совсем, потому что им достаточно вылить эту трагедию в котел, подмешать другие кровавые ингредиенты и вскипятить все это на огне. Не случись никакой трагедии, не вышло бы столь великолепного варева.
Марлоу будто внезапно устала. С минуту не говорила ни слова, только гладила и теребила рукава.
– Конечно, слухи о том, чем Кордова занимается в «Гребне», кишмя кишели. Особенно среди нас, актеров. Одну историю мне рассказал Макс Хидельбрау. Играл отца Джинли в «Щели в окне» и урода этого, патриарха в «Дышать с королями».
Я помнил Макса в обоих фильмах: высокий и грузный австралиец, лицо обвислое, как у бладхаунда.
– У Макса бессонница, это всем известно. Снимали «Щель в окне», он в четыре утра гулял в саду, репетировал. Увидел, как к парадному крыльцу мчится фигура, взбегает по ступеням, исчезает в особняке. Стэнни. Вернулся, видимо, из леса, с черным свертком в руках. Макс пошел следом и увидел, что дверная ручка измазана чем-то красно-бурым. Оказалось, кровью. По мраморному вестибюлю и по лестнице – дорожка из кровавых капелек. Макс отправился в постель. К утру кровь исчезла.
Марлоу проглотила остатки виски.
– Люди перешептывались, – продолжала она, не сводя с меня глаз. – Но шишки из «Уорнер Бразерс» периодически заглядывали на площадку и помалкивали. Однако – и это весьма показательно, – хотя «Гребень» – одна из роскошнейших частных резиденций, где им доводилось бывать, с постоянной прислугой, с французским шеф-поваром, ни один из этих прилизанных квадратных голливудцев ни разу не остался ни на одну ночь. Как ни затягивался съемочный день, они всегда уезжали в гостиницу в Таппер-Лейк, а туда от «Гребня» больше часа езды.
– Боялись? – спросила Нора.
Марлоу криво улыбнулась:
– Слабаки, что с них взять. Пока Стэнни приносит им деньги, выпускает фильмы, на которые все рвутся как очумелые, его частная жизнь им до лампочки. Пьет кровь? Читает заклинания? Рубит головы зверюшкам? Подумаешь, неприятность – они и не с такими справлялись. Замяли историю с одной актрисой – работала со Стэнни и, похоже, свихнулась. Так перепугалась, бедная, что среди ночи вылезла из окна на четвертом этаже, доползла до земли, как сороконожка, и больше ее никто не видел.
– Как ее звали? – спросила Нора.
Марлоу пожала плечами:
– Имя забыла. Понимаете, чтобы толкнуть в полет, чтобы актер взрезал собственную душу и истекал кровью перед камерой, а весь мир потом эту кровь пил, Стэнни мог творить что угодно – пока язык у всех за зубами, дела шли себе и шли. Продюсеры смотрели сквозь пальцы. И все мы тоже.
– А Сандра нет.
Хоппер прошептал это так тихо, так решительно, что голос его расколол комнату, вонзился в Марлоу, и та осеклась, слегка даже испугалась.
– Сандра никогда не смотрела сквозь пальцы, – сказал Хоппер.
– Да уж, – ответила Марлоу.
– Случилось это на чертовом мосту, – продолжала она. Ее взгляд был прикован к Хопперу, и она нервно ощупывала грудь и плечи, проверяя, вся ли закрыта халатом. – Слышали о таких?
– Нет, – сказала Нора.
ebooksa