Ночное кино

– Сколько Александре тогда было? – спросил я.

Марлоу пожала плечами:

– Пятнадцать? Шестнадцать? Они ее потом услали.

– Куда?

– В какой-то лагерь для беспокойных подростков. Последняя, довольно тщетная попытка сделать вид, будто в проблемах Александры ничего необычайного нет.

Я покосился на Хоппера. Тот ссутулился в кресле, закинув лодыжку на колено, и напряженно разглядывал Марлоу.

– Астрид в гневе потребовала, чтобы муж все исправил. И у него завелись кое-какие идеи. Он считал, что проклятие можно отменить, если обменять душу Александры на чью-нибудь еще. Баш на баш. На другого ребенка. И вот так Александра разругалась с семьей. Потому что, когда ей наконец все объяснили, она захотела принять свою судьбу. Но Кордова упрямо искал выход. До последнего дня. Как одержимый. О съемках нового фильма и речи не шло. Осталось только это. Оно съедало его заживо, пожирало всю семью. Временами Александра была абсолютно нормальна, и они надеялись, что эту темноту, которая вот-вот ее поглотит, они просто нафантазировали. Но затем что-нибудь случалось, и вновь становилось ясно, что все взаправду. Он за ней придет.

– Он? – переспросил Хоппер. – Это кто – он?

Марлоу посмотрела на него:

– Дьявол, разумеется.

Хоппер усмехнулся:

– А, ну конечно.

Марлоу смотрела, пока он не отвел глаза от ее застывшего маской лица.

– В исламе Иблис, – прошептала она. – В буддизме Мара. В Древнем Египте Сет. В западных цивилизациях Сатана. Если приглядеться, удивительно, сколь повсеместно его на самом деле признают.

Она задумчиво склонила голову набок, повернулась ко мне:

– Станислас считал, что все случится, когда ей будет года двадцать четыре или двадцать пять, – как-то вычислил, лунные циклы, все такое. Уж не знаю, как там и что, но в конце концов вся семья сговорилась на том, что они подменят одно проклятое дитя другим. Прискорбно, однако идея не так уж и нелепа. Такие культы охотятся на беспризорников, на детей, которых не хватятся, если их не хватает. Многие адепты рожают только для того, чтобы возложить новорожденного на алтарь. Оккультные преступления в этой стране очень реальны, но полиция заметает их под ковер, потому что почти невозможно добиться приговора. И не потому, что нет доказательств. Отнюдь не поэтому. Эти люди неизбежно оставляют улики своих чудовищных ритуалов. Если еженедельно проливать кровь, подтирать за собой нелегко. Не поэтому. А потому, что присяжные не вполне верят. Тут нужно рыбкой нырнуть в область фантастического, а они не способны. Такое возможно в ночном кино. А не в настоящей жизни.

Она умолкла. Рефлекторно, тщательно открутила крышку с бутылки, приложила ее к губам и наконец в потрясении заметила, что не осталось ничего – ни капли.

– А вы откуда столько знаете? – тихонько спросила Нора.

Марлоу вроде бы собралась ее отчитать, но скисла, лишь посмотрела на свои руки, мятыми бумажками упавшие на колени. Разглядывала их, будто чужеродный организм, странных насекомых, что всползли ей по ногам, а у нее нет сил их стряхнуть.

– Стэнни мне доверял. Делился. Знал, что я пойму эту боль. Моя утрата выпотрошила меня. Я осталась пустой оболочкой. Когда так любишь и теряешь, исцеление невозможно. Стэнни знал, что я его пойму. Я общалась с Александрой. Поначалу, конечно, не верила. Но когда ей было лет восемь, я взяла ее с собой отдыхать. Мы сидели на пляже неподалеку от Кот-Плонже на Антибах, и я заметила, как она на меня смотрит. Будто видит мое прошлое и будущее – самую душу мою там, куда душа отправится после смерти, вечные корчи в чистилище. Александра словно видела все это и жалела меня.