Ночное кино

– Чего не понял?

– Наверняка же вы видели намеки тут и там, подсказки…

– Намеки на что?

Кажется, я лишился своего преимущества. Инес Галло пришла в себя – а может, мне и вообще не удалось загнать ее в угол.

Она воздела бровь:

– Вы что, правда не вычислили?

– Чего не вычислил?

– Александра болела.

– От проклятия дьявола.

Она усмехнулась:

– Я, а со мной целая армия врачей и других специалистов по всему миру можем вас уверить, что Александра никогда не страдала от «проклятия дьявола». И вообще от проклятий. У нее был рак. Острый лимфобластный лейкоз. Всю жизнь, с ремиссиями.

Я ошалело молчал.

Гнев побуждал меня возмутиться: мол, я понимаю, что происходит, она скармливает мне очередную ложь, втирается в доверие. Ее заявление нелепо – я же знаю, что это неправда.

Не может такого быть.

Но почти тотчас всплыл вопрос, не упустил ли чего я сам – или Хоппер; быть может, эта повседневность, эта болезнь всегда маячила письменами на песке, а мы мучительно щурились, вглядываясь в морскую даль, и ни разу не посмотрели под ноги.

– Если не верите, звякните в Центр Слоуна – Кеттеринга, – сварливо прибавила Галло. – Поищите, кого подкупить в регистратуре, – они вам подтвердят. Александра там лежала трижды, под девичьей фамилией матери. Гонкур. В пять лет, потом в четырнадцать и еще раз в семнадцать. И в Техасском университете в Хьюстоне. – Она как будто торжествовала. – Я правду говорю, сами увидите.

Я молчал, про себя тасуя даты. Сандре было всего пять, когда она перебежала чертов мост и обрекла себя на проклятие. В четырнадцать она внезапно бросила музыкальную карьеру, а в семнадцать… и тут на меня обрушилось потрясение: в семнадцать Сандра позвонила Хопперу и плакала в трубку. «Она была в отчаянии, – говорил он. – Сказала, что больше не может жить с родителями, хочет уехать, чтоб они ее не нашли». То есть она хотела сбежать от болезни?

– Вы не виноваты, – сухо объявила Галло, будто читала мои мысли. – На какую бы дикость ни купились – проклятия, сатана, страшный бука, – хотя, ну честное слово, взрослый человек, опытный репортер… Не ожидала от вас такого легковерия. Но вы себя не корите. Александра была девушка харизматичная. Вы удивитесь, что́ ей удавалось годами внушать людям. Она умела убеждать в невозможном. Талантлива, как отец. У них был дар, у обоих: взять тебя за руку, заглянуть глубоко в глаза, и ты, отбросив все сомнения, уходил за ними следом в лабиринт абсурдного и невероятного. И поселялся там навеки. Уж я-то знаю. Я там была. Сорок шесть лет. Отказалась от всего. От мужа. От детей. Но теперь все закончилось, и я прозрела. Видимо, потому, что я – не одна из них. Мне несложно различать выдумку и реальность. Я живу в реальном мире. И вы тоже.

Это она произнесла с нажимом, даже сердито, и скрестила руки на груди.

– Ее болезнь терзала всю семью. Для маленьких детей прогноз с таким лейкозом благоприятный. Большинство лечатся один раз и в ремиссии до конца жизни. С Александрой вышло иначе. Едва нам казалось, что можно вздохнуть спокойно, что ей наконец дарована жизнь без нескончаемых уколов и стероидов, без пункций и пересадок стволовых клеток, проходило несколько лет, ее проверяли, и врачи опять сообщали нам чудовищные новости. Вернулась Матильда.