– Макгрэт. Шерон Фальконе.
По голосу чувствовалось, как ей неловко. Похоже, об окровавленной рубашке и костях она не сообщит мне ничего утешительного.
– Нам удалось посмотреть то, что ты принес.
– И?..
– Ничего.
Она помолчала – видимо, уловила, что новости меня подкосили.
– В образце нет крови – ни животной, никакой. Нашли следы глюкозы, мальтозы, какие-то олигосахариды.
– Это что такое?
– Кукурузный сироп. Скажем, на рубашку пролили газировку – баночную или бутылочную. А потом это все так хранилось, что затвердело. Но образец уже разложился – не поймешь.
– И нет никаких шансов, что это человеческая кровь?
– Никаких.
Я зажмурился. Кукурузный сироп.
– А кости? – спросил я.
– Связали с семейством
– Это кто?
– Черный медведь. Вероятно, ступня медвежонка.
Черный медведь.
– Тебе пора в отпуск, – сказала Шерон. – Вали отсюда на пару недель. Этот город мозги перекашивает. Тут как со всеми ядовитыми любовями. Надо передохнуть, а потом опять, за новой дозой боли и мук.
Сказать мне было нечего. Да не может такого быть. Я же был уверен – убежден, что на съемочных площадках творилось подлинное человеческое страдание. Не может быть, что все закончится так.
– Ты там жив? – спросила Шерон.