Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник

Джанет Феррис покраснела.

– Просто он производил такое впечатление. – Она взяла со стола пустую чашку из-под кофе, стараясь скрыть смущение. – Он слегка флиртовал – совсем ненавязчиво, просто чтобы вы могли почувствовать себя особенной.

– Он был красивый?

– Я бы не сказала. Но чем больше его узнаешь, тем больше он нравится.

Она отвела взгляд. Фрида внимательно смотрела на нее: умная, добрая и одинокая женщина, немного влюбленная в Роберта Пула. А Роберт Пул вытащил ее из скорлупы, приободрил, выслушал, заставил – как там она выразилась? – перестать страдать от одиночества.

– Вы знаете, где он жил до того, как переехал сюда?

– Понятия не имею. Вы заставили меня осознать, как мало я о нем знала. Я вела себя как эгоистка.

– Не думаю.

– А знаете что? – Она замолчала, снова залившись краской.

– Что?

– Вы напоминаете мне его. Тем, что с вами я тоже свободно разговариваю.

– Значит, это было его отличительной чертой?

– Да. А теперь его нет.

Когда Джанет Феррис уехала на работу, у Фриды осталось минут двадцать или около того, прежде чем ей самой придется уехать, если она хочет успеть на первый сеанс на этой неделе. Поэтому она пошла наверх, в квартиру Роберта Пула на втором этаже. Полицейскую ленту с двери сняли, и не осталось никаких следов того, что там вообще были полицейские. Но Иветта Лонг велела ей, очень серьезно и так, словно Фрида уже отказалась ей повиноваться, ни к чему не прикасаться и ничего не двигать, поэтому она просто очень медленно и спокойно ходила из комнаты в комнату. В маленькой прихожей на крючках висели пальто и теплая куртка, а в углу стоял сложенный черный зонт. Убранство гостиной состояло из зеленого вельветового дивана и такого же кресла, низкого журнального столика, бежевого ковра, средних размеров телевизора, маленького комода, в котором, как Фрида узнала из отчета, и обнаружили блокнот, и пустой газетной стойки. Не было никаких фотографий, никаких безделушек, никакого беспорядка. На стенах висело несколько картин. Фриде показалось, что владелец дома приобрел их оптом, по дешевке: Эйфелева башня ночью, «Мадонна с младенцем», розовый закат или рассвет над морем и «Маковое поле» Моне. Только одна картина, изображавшая двух ярких и почти абстрактных оранжевых рыб, вызывала подозрения, что ее, возможно, Роберт Пул купил по собственному почину и она в какой-то степени отражает его индивидуальный вкус, а не представляет собой заезженный сюжет, чья цель – закрыть дыру на обоях. Книги на полках, расставленные в зависимости от размера, а не по темам, говорили немногим больше о своем хозяине: три больших иллюстрированных журнала о городских садах; толстая книга в мягкой обложке, похожая на справочник строителя; «Север и Юг» Элизабет Гаскелл; «Наш общий друг» Чарльза Диккенса; несколько книг о хорошей фигуре; справочник по судебной медицине. Фрида несколько минут постояла перед ними, наморщив лоб.

Затем она перешла в кухню. На рабочей поверхности стояли заварочный чайник и кофеварка; на крючках висели четыре похожие коричневые чашки; на полке находились шесть одинаковых стаканов для виски и шесть одинаковых стаканов для сока; шесть белых глубоких тарелок, шесть белых мелких тарелок, прихватки и кухонное полотенце около печки. Она взяла кухонное полотенце и использовала его, чтобы открыть буфет. Пакет муки, пакет сахара, пачка мюсли, пачка кукурузных хлопьев, коробка пирожков с мясом, банка растворимого кофе, пачка чая «Английский завтрак», рис быстрого приготовления. В холодильнике не было ничего. Наверное, оттуда все убрали, как только полицейские закончили обыск и забрали с собой все, что сочли уликами.

В спальне стояла небольшая двуспальная кровать, аккуратно застеленная синим пуховым одеялом, и единственный стул около окна. Под стулом она обнаружила тканевые шлепанцы, на двери висел полосатый халат, а еще в комнате была открытая гладильная доска с утюгом, обмотанным шнуром. На ночном столике стояла лампа, лежали пачка парацетамола и книга в яркой обложке, оказавшаяся сборником рассказов о Диком Западе. Когда Фрида, опустив рукав так, чтобы он закрыл пальцы, распахнула дверцы платяного шкафа, мимо нее буквально промелькнуло вделанное в дверцу длинное зеркало, и она на мгновение испугалась собственного отражения. В шкафу она увидела ряды отглаженных рубашек, как простых, так и с узором, приталенных и свободного кроя, несколько пар брюк, два пиджака – один из строгого твида, другой кожаный, в стиле «мачо», с запонками. На полу шкафа стояли крепкие кожаные ботинки, кроссовки, грубые башмаки. Фрида поджала губы, приподнимая груды футболок и свитеров, разложенных на полках шкафа.

– Кто ты? – спросила она вслух, закрывая дверцу и входя в ванную, чистую и безликую, словно в мотеле: ванна, раковина, унитаз, серое полотенце, маленькое круглое зеркало, крем для бритья, лезвие, зеленая зубная щетка, зубная нить, мягкая мочалка, маникюрные ножницы…

Фрида вернулась в гостиную и села в кресло. Подумала о собственном домике на мощеной улочке. Она была человеком скрытным: никаких фотографий на полках, никаких писем на столе или открыток, прикрепленных к доске для записей, – однако каждая комната там была заполнена предметами, свидетельствовавшими об особенностях ее жизни. Шахматный стол, за которым она сидела вместе с отцом, давно перешедшим в мир иной. Глубокая тарелка синего цвета из Венеции. Над каминной полкой – картина с весенним пейзажем. Старый шелковый халат, доставшийся ей от бабушки: Фрида ни разу его не надела, но он висел у нее в шкафу, тускло поблескивая выцветшим красно-зеленым узором. Чашки в кухне, все разные, купленные во время прогулок по Лондону. Мобиле из бумажных журавликов, который когда-то сделала для нее Хлоя. Кусочек сплавной древесины, старые карты Лондона, треснувшие кастрюли, ожерелье, которое Сэнди подарил ей, когда они еще были вместе, в те славные дни, воспоминания о которых по-прежнему причиняли ей боль, альбомы с фотографиями… Ну и, разумеется, в кабинетике на чердаке – рисунки, выполненные мягким карандашом на плотной бумаге, бессмысленные наброски и более-менее законченные работы, напоминавшие своеобразный потайной ежедневник. Но здесь, в квартире Роберта Пула, не было почти ничего. И дело не только в том, что здесь полностью отсутствовали какие бы то ни было улики: если не считать малочисленных книг, это был прочерк, пустота, незаполненное пространство – невыразительное и безжизненное. Возможно, такое впечатление создавалось из-за того, что обитавший здесь человек умер, поэтому квартира тоже лишилась жизненного духа, – но Фрида так не считала. Она совсем недолго сидела в комнате, но уже начала поддаваться унынию и нервному напряжению.

Кем был Роберт Пул? Роб, Робби, Боб, Берти – все называли его по-разному. Его одежда отражала различные стили: кожаный пиджак и твидовый; ботинки и туфли; изысканные приталенные рубашки и широкие трикотажные. Всякий раз, когда человек говорил о нем, он на самом деле говорил о себе – о той личности, которую Роберт Пул распознал в нем и вытащил на свет. Он был слушателем, кавалером, добрым самаритянином. Он взял деньги старой Мэри Ортон, но он слушал ее истории; Джанет Феррис он продемонстрировал приветливость по-соседски; Жасмин Шрив оказал почтительное внимание. Он нравился людям, однако у него, похоже, совсем не было друзей. Его описывали как милого и красивого, тем не менее у него не было девушки. А после того как его убили и бросили в грязном переулке, его подобрала Мишель Дойс, и он много дней просидел в ее комнате в Детфорде – обнаженный разлагающийся труп, и никто не заметил его отсутствия.

Фрида посмотрела на часы. Ей уже пора уходить. Через сорок пять минут она должна сидеть в красном кресле и слушать Джо Франклина, наблюдать за ним, проявлять к нему внимание, пытаться разговорить его. Она почувствовала, как по телу прошла дрожь. Ее неожиданно посетила мысль, что люди в списках Роберта Пула, нуждаясь в помощи, были его пациентами.