Четыре сезона

– Что там у тебя?

– Табель за год.

Дюссандер взял его и отвел подальше от лица, чтобы прочитать.

– Английский – пять. История Америки – пять. Естествознание – четыре с плюсом. Обществоведение – пять. Французский – четыре с минусом. Алгебра – четыре. – Он отложил табель в сторону. – Замечательно! Нам удалось спасти твою шкуру, мальчик! Кажется, так вы говорите? А в последней колонке надо будет исправлять набранные баллы?

– Только по французскому и алгебре, да и то самую малость. Думаю, мне удалось выпутаться. И это твоя заслуга. Не очень приятно такое признавать, но что есть, то есть. Поэтому – спасибо!

– Какая трогательная речь! – отметил Дюссандер и снова закашлялся.

– Наверное, больше мы не сможем так часто видеться, – сообщил Тодд. Дюссандер неожиданно перестал кашлять.

– Не сможем? – вежливо переспросил он.

– Да. Двадцать пятого июня мы на месяц уезжаем на Гавайи. А с сентября я начну ходить в старшую школу, она на другом конце города, и туда будут возить на автобусе.

– Ну да, Schwarzen[16], – сказал Дюссандер, наблюдая за мухой, ползавшей по скатерти в красно-белую клетку. – Уже двадцать лет эта страна мучается и не знает, что делать со Schwarzen. А мы с тобой… мы с тобой знаем, верно? – Он улыбнулся беззубым ртом, и Тодд опустил глаза, чувствуя, как на него накатывается знакомая тошнотворная волна ужаса, ненависти и желания совершить нечто жуткое, возможное только во сне.

– Послушай, потом я собираюсь в колледж. Понятно, до этого еще далеко, но я об этом думаю. И даже знаю, что хочу изучать. Историю.

– Похвально! Тот, кто не извлекает уроков из прошлого…

– Хватит! – оборвал его Тодд.

Дюссандер послушно замолчал и, сцепив пальцы, с любопытством уставился на мальчика. Он видел: тот явно что-то задумал…

– Я мог бы забрать письмо у своего друга, – неожиданно выпалил Тодд. – Понимаешь? Я бы дал тебе его прочитать, а потом сжег в твоем присутствии. Если…

– …если я заберу из банковской ячейки некий документ.

– Ну… в общем, да.

Дюссандер горестно вздохнул.

– Мой мальчик, – сказал он, – ты не понимал раньше и не понимаешь до сих пор своего положения. Отчасти оттого, что ты еще очень юн, но дело даже не в этом – ты с самого начала был очень старым. Главная причина тому – извечная американская самонадеянность, не позволяющая объективно оценить возможные последствия своих действий. Не позволяла раньше, не позволяет и теперь.

Тодд начал было возражать, то Дюссандер остановил его решительным жестом регулировщика, привыкшего к беспрекословному повиновению водителей на перекрестках.