Теперь Майкл видел это все словно бы в замедленном кино. Он повернул руль вправо, пытаясь уйти от прямого столкновения, и удар фургона пришелся как раз в то место, где сидела Кейти. Взорвались подушки безопасности, человека на пассажирском сиденье фургона выбросило через лобовое стекло, обломки стекла разлетелись, словно перья из разодранной подушки. Фургон отбросило назад, крышу его перекорежило, без лобового стекла водитель был хорошо виден: он все еще сидел за рулем, но часть его черепа снесло.
Майкл посмотрел на Кейти. Ни единой царапинки, вот только все тело изогнуто под каким-то немыслимым углом, а голова безжизненно повисла.
– Я до сих пор не могу вспомнить, как все случилось, – сказал Теренс Гоуэл.
Майкл смотрел на пациента, но словно бы не воспринимал его, вновь проигрывая в голове страшную сцену.
Эти мучительные воспоминания. Чувство вины.
Никола приехала к нему в больницу. Он объявил, что прекращает с ней всякие отношения, прямо там, еще находясь на больничной койке.
Тогда Майклу казалось, что его жизнь кончена.
Десять месяцев спустя он узнал, что Никола вышла замуж за хирурга-офтальмолога и уехала в Сидней.
Он посмотрел на фотографию Кейти на своем столе, потом на доктора Гоуэла, понимая, что тот ждет его ответа.
– Вы вините себя в случившемся? – спросил он.
– Мне упорно твердят, что это произошло не по моей вине. – Томас сел на диван еще глубже. Он видел, что удар попал в цель. У доктора Теннента был расстроенный вид. Их взгляды снова встретились, и Томас опустил глаза, опасаясь переусердствовать и все испортить.
Майкл изо всех сил пытался держать себя в руках, выкинуть ту катастрофу из головы. И все же… на прошлой неделе Гоуэл тоже говорил об автокатастрофе. Потом, во вторник, он завел речь о птицах-шалашниках и о том, как жить, если потерял любимого. Это было необъяснимо. Совершенно необъяснимо.
Казалось, этот человек знаком с его биографией.
– Расскажите мне более подробно о вашей жене, – попросил Майкл.
Лучи утреннего солнца проникали теперь внутрь через окно. Левая сторона его пациента оставалась в тени, а правая, наоборот, была ярко освещена. От этого Теренс Гоуэл казался каким-то сюрреалистическим персонажем. Он с почти гипнотическим спокойствием проговорил:
– После смерти жены я купил двух белых птиц, голубя и голубку. Они очень любили друг друга. Я, бывало, сидел, наблюдал за птицами и страшно им завидовал. Голубки все время целовались и так трогательно ворковали. – Он помолчал, потом продолжил: – Вы когда-нибудь завидовали чужому счастью с такой силой, что у вас возникало желание его разрушить, доктор Теннент?
– Вам хотелось уничтожить этих голубей?
– Я вытащил одну птицу из клетки и поместил ее в темный подвал. А потом долгие дни сидел и смотрел, как вторая чахнет в одиночестве. Голубь перестал есть, прошло какое-то время – и он уже не звал свою пару. Его перья посерели, стали грязными. Он совсем зачах.
«Ну прямо как я. Я тоже чахну без Аманды», – подумал Майкл. А вслух спросил:
– А второй голубь в подвале?