Мемфис с минуту подумал.
– Ты хотел сказать, «пневматический»?
– Что хотел, то и сказал.
– Ты не сказал «п».
– И все еще не знаю, что это значит, – проворчал Исайя.
– На, возьми, – Мемфис кинул ему словарь, который подарили ему на десять лет родители, и уселся рядом на кровать, зашнуровывать свои лучшие оксфорды[29]. – Сам найди.
Исайя скорчил ему рожу.
– Вот нельзя было просто сказать, а? У тебя все эти слова уже есть в голове.
– Это точно. А знаешь, как они туда попали? Я их сам нашел в словаре. Где ты слышал это слово? В школе?
– Нет, во сне увидал. Ты куда идешь? – вопрос вышел совсем в духе Октавии: будто тебя обвиняют.
– Это мое дело.
– Идешь гулять с этой Тэтой, – проворчал Исайя. – Не нравится она мне.
– Ты ее даже не знаешь.
– Зачем тебе вообще гулять с девчонками, а?
– Потому что когда-нибудь я хочу жениться и завести дом, свой собственный. Вместе с женой. И чтобы никакие тупоголовые братцы кругом не шныряли.
Мемфис ждал, что Исайя опротестует «тупоголовых братцев» гневным «эй!» – а вот всхлипываний совсем не ждал, как и того, что, обернувшись на них, увидит дрожащие губы и бегущие по щекам слезы.
– Снеговик! Что случилось?
Исайя подобрал к груди коленки и обнял их руками. Он упорно молчал – потому что (Мемфис знал это) изо всех сил пытается не разреветься. Мемфис подождал, и где-то через минуту Исайя сказал тихим, придушенным голосом:
– Ты ведь тоже уйдешь и бросишь меня одного, да?
– Ну-у-у, Снегови-и-ик! – Мемфис быстро подошел к кровати и сгреб Исайю в объятия.