– Если ты когда-нибудь захочешь прийти к Зигфельду на ревю, скажи только слово, и у тебя будет лучшее место в зале, – обещал он ей.
– И зачем бы мне это делать? Я тебя и здесь могу послушать.
– Ну, дело же не только во мне. Там есть огромные танцевальные номера, и певцы – настоящие, большие звезды. Все такое гламурное, понимаешь?
– По мне, так это до ужаса нудно и долго.
– Большинство любит Зигфельда.
– Я тебе не большинство.
– Более правдивых слов еще не слышал белый свет, моя дорогая, – расхохотался Генри.
Когда поезд прибывал в лес, там их неизменно ждала Вай-Мэй. Она улыбалась Лин и сразу же брала ее за руку, как младшая сестренка, а потом застенчиво взглядывала на Генри.
– Мисс Вай-Мэй, вы сегодня вечером просто блистаете, – c преувеличенной любезностью изрекал тот, и девушка тоненько хихикала, прикрывая рот ладошкой.
Иногда Лин и Вай-Мэй составляли Луи и Генри компанию у реки, на покрытом зеленой травой берегу за хижиной, и устраивали пикник. Музыка звенела под сводами леса: эффектные синкопы диксиленда вторили высокому пению эрху[35].
– Иди сюда, я тебе покажу, как танцевать чарльстон, – говорила Лин, вскакивая и хватая Вай-Мэй за руку.
Однако когда ей все показали, Вай-Мэй пришла в ужас.
– Какой отвратительный танец! Такой неизящный. Совсем не как в опере.
– Тогда ты покажи нам, как надо, – подзуживал Генри, и Вай-Мэй скользила по траве с церемонной змеиной грацией, и широкие рукава ее платья струились, будто на поляне вдруг просыпался фонтан.
– Как красиво, – сказал Луи. – Никогда ничего подобного не видел. Даже на балах в Квартале.
– Если бы только женщинам можно было играть на сцене, – вздохнула Вай-Мэй, возвращаясь на свое место рядом с Лин.
– Женщинам нельзя играть в китайской опере? – поразился Генри.
– О, нет. Она только для мужчин.
– Что, и женские роли тоже?
– Ну конечно.