Логово снов

– За нас! – сказал он, поднимая бокал.

– За нас! – эхом отозвались остальные и стали смотреть, как небо рождает новые сны.

Но если ночи были как на подбор волшебны, дни на их фоне сильно проигрывали. Впервые за всю историю их отношений Генри и Тэта стали ссориться. Прогулки по снам до такой степени изматывали Генри, что просыпался он хорошо если часам к трем-четырем пополудни – и уже пропустил три репетиции кряду.

– Я больше не могу выдумывать сказки, чтобы тебя отмазывать, Ген, – предупредила его Тэта. – Герби точно что-то замышляет. Наверняка думает протолкнуть свою песню в шоу вместо твоей. И если ты еще соображаешь, что для тебя хорошо, а что нет, лучше бы тебе появиться сегодня на репетиции.

– Герби меня совершенно не волнует, – лениво сказал Генри, берясь за очередную Тэтину сигарету.

– А следовало бы. И с каких это пор ты куришь?

– Мне просто нужно немножко подзарядиться, – он подвигал пальцами, как заправский джазист.

– Тогда лучше иди, поспи немного, – Тэта выхватила у него сигарету изо рта. – Только по-настоящему поспи.

Но Генри ее не слушал. Да и не мог он ее слушать. Для него в целом мире существовали только Луи и сны, и он пошел бы на что угодно ради того и другого. Они с Лин и так уже увлеченно раздвигали границы возможного, каждую ночь ставя будильник все позже и позже.

Хотя Лин-то в мир снов ходила по делу. Она ощущала, как энергия завивается у нее под пальцами, когда она превращала какой-нибудь безликий камень в подсолнух, чьи лепестки повторяли его спиральные узоры. Ци мощно текла сквозь них обоих, атомы двигались, занимали новые места, рождая целые новые вселенные. Нет – создавая их. Это они с Вай-Мэй творили миры. Мы это делаем, думала Лин. Как боги. Магией и наукой сразу – половина той крови и половина этой, совсем как у нее – и это воистину прекраснее всего на свете.

Как-то ночью, лежа в росной траве и созерцая розовые облака, неспешно плывущие на фоне вечного заката, Вай-Мэй перевернулась на бок и в упор посмотрела на Лин.

– Что случилось с твоими ногами, Маленький Воин?

Лин резко села и натянула подол юбки пониже.

– Ничего, – сказала она.

– А вот и нет. Я вижу, как ты с ними обращаешься – все время прячешь. Ты что-то утаиваешь от меня, какой-то секрет, – выражение ее личика было на редкость решительное. – Если мы хотим быть друзьями, ты должна рассказать мне все.

Лин подтянула коленки к груди – так просто во сне и совершенно невозможно наяву.

– Несколько месяцев назад я очень сильно заболела. Когда все закончилось, мускулы в моих ногах отказались работать. Сейчас, чтобы ходить, мне нужны специальные ножные скобы и костыли. По утрам, перед тем, как совсем проснуться, я еще немного держусь за сон – и я забываю. Забываю, что со мной случилось. Про болезнь и про ноги. И эти несколько секунд я думаю, что инфекция была просто дурным сном, и сейчас я встану с кровати, и выйду из комнаты, и сбегу вниз по лестнице, как будто ничего этого никогда не было. А потом на меня падает правда, вся сразу. Так что единственное место в мире, где я свободна, – это во сне.

– Любой из нас свободен только во сне, – мягко сказала Вай-Мэй, подцепляя Лин пальчиком за подбородок и поворачивая ее лицом к себе; руки у нее пахли землей, как мох на склоне холма. – У нас был мальчик в деревне, совсем как ты. Ему каждый день делали массаж ног, чтобы как-то облегчить боль. Тебе нужно вернуть в мышцы огонь, маленький воин.

Она очень осторожно подняла Лин юбку и провела руками по ее голеням. А потом начала разминать мускулы – на диво сильными пальцами. Лин чуть не ахнула. В больнице после воспаления доктор заковал ее ноги сначала в гипс, потом в шины, потом в скобы – неудивительно, что теперь они чувствовались как-то отдельно от нее, как выставочный экспонат в витрине. Никто никогда не прикасался к ним. Даже сама Лин старалась как можно меньше их трогать.

– И вот так ты будешь делать каждый день, – велела Вай-Мэй.