– Ну, в те времена хватало алхимиков, которые пытались любой металл превратить в золото, искали лекарства от всех болезней, но в пятнадцатом столетии фармацевтической индустрии как таковой не существовало. – Шваб с задумчивым видом покатал язык во рту. – Хотя, как мне кажется, мы можем смело утверждать, что Медичи значительно ускорили развитие медицинских знаний своего времени.
– Каким образом?
– Они обращали их себе на пользу… как и все остальное. Им приходилось прибегать к самым разным хитрым трюкам, чтобы сохранить свое господство; едва только в их окружении появлялись новые люди, они первым делом отравляли их.
– Да брось ты!
– Все это делалось тайно. Им давали напиток, в котором был растворен очень медленно действующий яд на основе ртути. Затем вместе с едой им давали противоядие.
Коннор нахмурился:
– Зачем?
– Все очень просто. Когда в пищеварительную систему попадает ртуть, она остается там практически на всю жизнь. Так?
– Так.
– Значит, что получается… комбинация химикалий, которую Медичи давали своим приближенным, никогда не могла быть выведена из их организма. Но ее можно было подавить антидотом; и пока они дважды в день принимали это противоядие, с ними все было в порядке. Но и формула, и составные части противоядия хранились в секрете. Эрго – приближенные никогда не могли уйти; им требовалось противоядие, так что они полностью зависели от Медичи, которые и давали им антидот. А если они уходили, то через несколько недель были уже мертвы.
– Медичи действительно это делали?
– Да. Таков был их способ добиваться верности своих приближенных. В этих ужасах была даже какая-то элегантность. Тебе не кажется?
Коннора внезапно пробила крупная дрожь, когда наконец до него дошло.
– Святый Боже! – воскликнул он. – Они не могли этого сделать!
– Могли, Коннор, и делали… существуют документы.
– Я… я имел в виду не Медичи.
Шваб как-то странно посмотрел на него:
– Так что ты имел в виду?
Коннор смотрел в пол у себя под ногами, не в силах продолжить.
– Я… это… словом, не важно, – промямлил он. – Забудь. – Но в мозгу у него пульсировало возбуждение, смешанное с ужасом, когда он осознавал всю чудовищность того, что предстало перед ним.