Хранитель детских и собачьих душ

– Что ты? Что ты можешь мне сделать, глупышка?

Руфь не знала, как у нее вылетели эти глупые слова. Она была испугана за Людвига и обозлена. Хуже всего то, что я ничего не могу сделать с этим подонком. Он сильнее меня, к тому же большой специалист по дракам – Руфь не раз наблюдала, как Дэвид, кичась своей силой, приставал к ночным прохожим, а затем быстро и хладнокровно их убивал. Ломал позвоночник. Отрывал голову. Отнимал их жизни, как игрушки, и разбивал на мелкие кусочки.

Он был похож на ягуара, опасную дикую кошку. Просто стоял напротив нее и поигрывал невидимыми под одеждой мускулами. Как кошка с мышкой.

– Что тебе нужно, Дэйв? – во рту у нее все пересохло от напряжения.

– Ничего, сестренка. Пытался быть дружелюбным. Приятно было вновь тебя повидать. До скорого.

Он растворился в темноте прежде, чем Руфь смогла что-то предпринять.

* * *

Никогда еще в своей жизни она не боялась так сильно, как в тот день. Открывая дверь, она еле-еле нащупала щель замка, несколько раз роняя ключи – так дрожали руки. Руфь не могла решиться на что-либо. Вдруг она войдет, а Людвиг уже мертв? Этот подонок Дэвид мог осуществить свою угрозу, она всегда знала, что он псих, и подумать только, что когда-то ей это нравилось!

Нет, о боги, нет, Людвиг был жив. Он крепко спал, и дыхание его было чистым и глубоким.

Руфь чувствовала себя обессиленной, выжатой тряпкой. Дэвид ушел, но он еще вернется. Он всегда возвращается, когда не ждешь.

Он вернется, чтобы убить меня. И Людвига.

Мертвая зыбь тоски длится вечность, но сердце, падая в пропасть, обрывается в один миг. Приняв решение, Руфь больше не сомневалась.

Той же ночью она отправилась на кладбище. Словно тень, прошла сквозь узловатые чугунные ворота, скользнула по дорожке, ведущей в самый дальний закуток кладбища – туда, где рабочие складывали мусор: ржавые ограды, спиленные ветви деревьев, срезанную зелень, камни и облезшие венки. Из мусорной ямы, хранившей в своем чреве эти кусочки хаоса, тянуло сыростью и гнилью.

Маленькая вампирша стала на колени и принялась быстро разгребать руками свежую землю. Она торопилась – скоро рассвет. Когда она случайно наткнулась на камень и сломала ноготь, то даже не почувствовала боли. Наконец, ее старания увенчались успехом – рука коснулась скользкого холодного существа, которое в испуге попыталось скрыться. Не уйдешь! Превозмогая отвращение, Руфь вытащила из норы кладбищенскую жабу, мерзкую и черную, как смола. Остро заточенный прут из омелы она ткнула в жирное брюхо, и белая древесина окрасилась черным. Руфь швырнула жабу обратно в яму. Оружие готово.

Завернув прут в тряпицу, она поспешила домой, чтобы с первыми лучами солнца как ни в чем не бывало улыбаться своему повелителю.

Владыка сердца, желанный мой.

Владыка сердца, побудь со мной.

* * *

Прошла неделя, затем другая. Дэвид ничем не давал о себе знать, и Руфь слегка успокоилась. Нет, она не потеряла бдительность, просто устала постоянно озираться и прислушиваться к малейшему шороху.

Она любила Людвига, как прежде, даже еще сильнее. Острота ощущений придавала новый, свежий вкус ее чувствам. Она знала, что обречена, что каждая ее минута с Людвигом может стать последней. И оттого ей было сладко, сладко и больно. Но это была желанная боль, которую носят, как мать – образ родного ребенка, не расставаясь с ним ни на миг.

Вечер постепенно перетекал в ночь, Бирс задремал у камина, а Руфь хлопотала на кухне. Она пекла булочки – мягкие, пахнущие корицей и ванилью. Она страшно гордилась собой сегодня – такая умелая хозяюшка, теплая и мягкая, как булочка, с пятнами муки на прелестном личике, такая домашняя…

В дверь позвонили. Руфь недовольно нахмурилась и пошла открывать. На пороге стоял Дэвид. Он выглядел так, словно только что слез с мотоцикла – кожаная куртка с заклепками, высокие армейские ботинки.