– Я… не трогал… клянусь!
– Тогда ПОЧЕМУ? Почему он прыгнул? – настойчиво спрашивает Ник, сжимая горло Айзека.
– Отпусти! Он не может дышать! – умоляю я.
– ПОЧЕМУ?
– Правду… – выдавливает Айзек. – Я… сказал ему правду.
– Хватит, Ник! Я тебе все расскажу!
Глядя на меня, Ник ослабляет хватку, и Айзек жадно глотает воздух.
– Ты… ты о чем? – спрашивает Ник, все еще держа его за воротник.
В ушах стучит кровь.
– Джейкоб – мой сын. И я ему об этом сказал, – тихим дрожащим голосом говорит Айзек.
Ник отходит в сторону, хмурится, на лбу проступают морщины.
Время замедляется. Я отчетливо вижу, как Айзек потирает покрасневшее горло, и кожа на тыльной стороне ладоней у него совсем сухая. На столе, рядом с подносом, две круглые горошины. Чувствуется запах перца и опилок. Я замечаю выцветшую темно-синюю подушку с вышитым осьминогом – однажды я на ней лежала.
– Это…
Представляю, как я сейчас выгляжу: рот открыт, лицо побледнело, руки безвольно висят.
Ник вдруг отходит назад и качает головой.
– Сара?
Голос, как у перепуганного мальчишки: тонкий, полный отчаяния.
– Сара?
За все эти годы я много раз собиралась рассказать Нику – да и Джейкобу – всю правду. Но разве можно причинять боль самым любимым людям на свете? Я сама совершила ошибку, мне самой с ней жить.
По крайней мере, так я оправдывала свое молчание.