Элейн вытерла салфеткой губы и отпила воды.
– У нас очень короткий список альтернативных кандидатур, и никто из них с вами не сравнится. Если честно, Мерсер, мы были так убеждены, что лучше все равно никого не найти, что сложили все яйца в одну корзину. В вашу. Если вы откажетесь, мы, наверное, вообще откажемся от этого плана и перейдем к другому.
– Какому?
– Я не могу вас посвящать в него. У нас очень много возможностей, давление нарастает, так что нам придется действовать быстро в другом направлении.
– А Кэйбл единственный подозреваемый?
– Поймите меня правильно, я не вправе говорить об этом. Я смогу рассказать вам гораздо больше, если вы окажетесь там, и мы станем работать вместе и гулять вдвоем по пляжу. Нам есть что обсудить, включая некоторые соображения о том, как вам лучше действовать. Но я не буду вдаваться в это сейчас. Как-никак речь идет о конфиденциальной информации.
– Понимаю. Я умею хранить секреты. Это первое, чему меня научила семья.
Элейн улыбнулась, как будто понимала и полностью доверяла Мерсер. Официантка налила им еще вина, и они занялись едой. После самой затянувшейся паузы Мерсер наконец с трудом сглотнула и, глубоко вздохнув, произнесла:
– На мне висит студенческий кредит в шестьдесят одну тысячу, который я никак не могу погасить. Этот долг отравляет каждый час моего существования и сводит меня с ума.
Элейн снова улыбнулась, словно знала об этом. Мерсер с трудом удержалась, чтобы не спросить, но на самом деле не хотела слышать ответ. Элейн положила вилку и оперлась на локти. А потом произнесла, постукивая пальцами по столу:
– Мы погасим все студенческие ссуды и заплатим еще сто тысяч. Пятьдесят тысяч сейчас и еще пятьдесят через шесть месяцев. Наличными, чеками, золотыми слитками – на ваше усмотрение. Понятно, что налогов с них платить не придется.
С плеч Мерсер вдруг свалился и растаял в воздухе тяжеленный свинцовый груз. Она подавила вздох, приложила руку ко рту и заморгала, стараясь унять подступившие слезы. Она попыталась что-то сказать, но не находила слов. Во рту сразу же пересохло, и она судорожно сделала несколько глотков воды. Элейн внимательно следила за каждым ее движением, как всегда, оценивая и взвешивая. Мерсер была ошеломлена реальностью мгновенного освобождения от долгового рабства – жуткого кошмара, который преследовал ее на протяжении восьми лет. Она глубоко вздохнула – неужели даже дышать теперь стало легче? – и подцепила омаровую клецку. Затем запила вином, которое на самом деле пробовала в первый раз. Она решила, что в ближайшие дни обязательно купит еще бутылку или даже две такого же.
Элейн, почувствовав, что Мерсер «поплыла», нанесла завершающий удар:
– Как скоро ты сможешь приехать на остров?
– Экзамены закончатся через две недели. Но я хочу отложить решение до завтра.
– Нет проблем.
Официантка выжидающе на них посмотрела, и Элейн сказала:
– Я бы попробовала панакоту[1]. Мерсер?
– Я тоже. С бокалом десертного вина.
Вещей было мало, и переезд занял всего несколько часов. Уложив в свой «Фольксваген-Жук» одежду, компьютер с принтером, книги, несколько кастрюль, сковородок и посуду, Мерсер покинула Чапел-Хилл без малейшего сожаления. С этим местом ее не связывали никакие теплые воспоминания, а две подруги были из тех, что пару месяцев еще напомнят о себе, а затем исчезнут навсегда. Мерсер переезжала и прощалась столько раз, что уже знала по опыту, какая дружба переживет разлуку, а какая нет. Она сомневалась, что когда-нибудь снова встретится с этими двумя. Через пару дней она отправится на юг, но не сейчас.