Как ты смеешь

Проходит несколько дней. Я смотрю новости – моя новая привычка – и вижу свежий репортаж.

– В расследовании наметился прорыв, когда свидетель опознал Мэттью Френча как того самого человека, которого он видел выбегающим из здания «Башен» в ночь убийства. По словам очевидца, в свете фонарей на парковке было похоже, что одежда Френча в крови.

В наше время тайны долго не хранятся, и вскоре Рири сообщает мне имя очевидца.

Оказывается, это Джорди Бреннан. Тот самый, с горбинкой на носу и в шортах с черепами.

В одну из своих вечерних пробежек он добежал почти до самого Уик-Парка. Увидев горящие фонари на парковке у «Башен», свернул к ним, чтобы найти песню в плеере.

Интересно, что он почувствовал, увидев, как Мэтт Френч выбегает из здания? Как близко он находился, чтобы увидеть кровь? Или выражение лица Мэтта. Мне иногда кажется, что я могу представить его лицо в тот момент.

Джорди Бреннан. Я вижу, как он стоит и вдыхает морозный воздух, делает долгие, глубокие вдохи за несколько мгновений до того, как замечает Мэтта Френча. Всего в паре сотен метров от того места, где мы с ним страстно целовались в течение получаса, а может, дольше, где он крепко зажмуривал свои пустые глаза и верил, что что-то начинается.

В те несколько минут, что он стоял там, переводил дыхание и искал песню – думал ли он обо мне?

Я навещаю Бет в больнице только раз. Уже очень поздно, часы посещений закончились, но мне не хочется встречаться ни с ее матерью, ни с девчонками из команды, которые толпятся у нее в палате – сначала, как у смертного одра, а теперь денно и нощно молясь о ее выздоровлении. У меня нет ни малейшего желания смотреть, как они заламывают руки и рвут волосы на голове, будто салемские ведьмы.

Когда стало ясно, что старуха с косой не придет, и прекратились разговоры о внутричерепном кровотечении и нарушении когнитивных функций, они переключились на сочинение эпических поэм на страничке Бет в «Фейсбуке», где все оставляют сердечки в комментариях и пишут «поправляйся, сестричка!», на ежечасные передачки, букеты из конфет, подарочные корзинки с пышными бантами, до краев наполненные капкейками со смайликами, и плюшевых мишек в сестринских шапочках. Все то, что так любит Бет.

Поэтому я прихожу попозже, когда в больнице сумрачно и одиноко.

Встаю у ее кровати, берусь за поручни.

Вздрагиваю, когда замечаю, что она не спит, и ее глаза поблескивают в лунном свете, словно она дожидалась меня.

Она думала, что я не приду. Я одна до сих пор не приходила.

– Даже отец заявился, – выговаривает она со слабой улыбкой. – Хочет подать в суд на школу, прикинь?

Я рассказываю, что тренерша уехала из города, отвезла Кейтлин к своей матери и вернется только на слушание.

Но она ничего не отвечает и только потом начинает говорить.

Будто продолжает давний разговор, прерванный на полуслове.

– Никогда не забуду, как я его увидела. Как однажды она вошла в зал, и я увидела его, – ее голос глухой и печальный. – Сначала я глазам своим не поверила. Это было худшее, что могло произойти. Ничего хуже представить было нельзя.

Я не понимаю, о чем она, и гадаю, что же происходит в ее голове.