Я отчетливо вижу это со своего места и кричу на нее, но у нее в глазах паника, и ее не остановить.
И во время «полета мертвеца»[30] с полуразворотом ее тонкая, как булавка, ручонка поддается, и Эмили, невесомая, как ресничка, и целиком поглощенная мыслями о лопнувших кровеносных сосудах, соскальзывает, падает вниз и разбивает колено о поролоновый пол.
Глядя, как она падает, я понимаю, что так может рассыпаться не только пирамида, но и вся наша жизнь.
Ее колено лопается, как пузырек пупырчатой пленки.
И краем сознания я понимаю, что в этом хлопке, который издает колено Эмили, похожем на звук вылетающей пробки шампанского в Новый год, виноват мой кувырок.
Виноваты мы с тренером.
«Жутко живот разболелся», – пишет мне Бет тем вечером.
«У тебя же месячные на прошлой неделе были», – отвечаю я. У всех в команде месячные в одно время, как по волшебству.
«Инфекция», – пишет она. «Всю ночь пила клюквенный сок и мамино обезболивающее».
«А если честно?» – спрашиваю я. Она ни разу не пропускала матч – ни разу. Даже когда ее мать поскользнулась на ковре в гостиной и разбила лоб о кофейный столик. Ей наложили сорок семь швов и снабдили викодином на три года.
«А я честно», – пишет она. «Я честнее твоего тренера, солнце».
«Ты знаешь, о чем я. У Эм порваны связки, скорее всего».
Долгая пауза, и я почти чувствую, как внутри Бет закипает чернота.
«А у меня вся жизнь порвана. Пошли вы все».
– Отстранена на два матча, – сообщает Рири. – Два матча без Бет. И Эм вылетела. А с этой мисс курячьи лапки мы все по очереди себе головы разобьем.
– Не повезло, – Тейси Шлауссен с трудом сдерживает улыбку. К хорошему быстро привыкаешь. А теперь, без Эмили и Бет, она наш единственный флаер – других таких худышек просто нет.
– Бет винит во всем тренершу, – замечает Рири.
– Тренершу? – у меня дергается бровь.
– Говорит, что Эм упала, потому что шесть недель питалась воздухом и витаминами, чтобы похудеть ради нее.
Я смотрю на Рири.