– Не знаю, значит? – в ее словах уже нет насмешки; это что-то другое, более похожее на непреодолимое желание узнать. – Так просвети меня. Чего я не знаю? О чем не догадываюсь, Эдди?
Но я ничего не отвечаю. Не хочу, чтобы она знала. Теперь я убедилась окончательно – она готовится к войне.
Следующим вечером тренер устраивает праздник в поддержку Эмили – из-за травмы та не сможет репетировать шесть недель, а может, и дольше.
Мы даже представить не можем такого – не репетировать шесть недель. Это же целая жизнь.
На улице слишком холодно, но, разгоряченные вином, мы снимаем куртки и уютно устраиваемся на террасе, глядя, как медленно сгущаются сумерки. Эмили досталось лучшее место; она высоко поднимает ногу, давая всем разглядеть свой пластиковый фиксирующий сапожок, а у самой глаза в кучку от обезболивающего. Сегодня счастливее нее девчонки в мире нет.
Я решаю не думать о том, что сказала Бет.
Тренер рисует схему субботнего выступления на салфетках, разложенных на стеклянном столике. Мы сгрудились вокруг и внимательно следим за ее маркером, от которого зависит наша судьба.
– До финального матча с «Кельтами» три недели, – говорит она. – Покажем себя блестяще – и квалификационная лента наша. Тогда на следующий год пойдем на региональные соревнования.
Мы сияем.
Никто даже не спрашивает, где Бет, пока Тейси – ее бывшая шестерка, наш пьяный в стельку Бенедикт Арнольд[31] – не мычит:
– И кому нужна эта Кэссиди? Зачем нам весь ее негатив? Мы и без нее попадем на региональные.
Все начинают нервничать, но тренерша беспечно улыбается и крутит браслет на запястье. Я с улыбкой отмечаю, что это мой браслет – глазок на ладони блестит в свете садового фонаря.
– Кэссиди вернется, – говорит она, – а может, и нет. Но флаером ей больше не бывать.
Она опускает голову и разглядывает свои закорючки.
– Не она бриллиант в нашей короне, – бормочет она.
Я гляжу на то место в диаграмме, где должен быть флаер, и вижу, как она в раздумье покачивает маркером в воздухе и, наконец, ставит посредине большой черный Х.
Совсем поздно нас выводит из оцепенения звук хлопнувшей дверцы машины Мэтта Френча, и в ту же секунду тренер подскакивает в своем шезлонге.
«
Мы суетимся вокруг кухонного островка, загружаем посудомойку и жуем органическую имбирную жвачку, а тренер разговаривает с мужем в соседней комнате, расспрашивает о том, как прошел день. Речь ее нетороплива и участлива.
Гляжу на него сквозь качающиеся стеклянные двери и вижу, что он очень устал; он что-то говорит, но слов не разобрать.