Вуд хотела было отпустить какое-нибудь едкое замечание, но увидела, что веселые искорки у него в глазах сменились искренним любопытством.
– Было очень тяжело, Кевин, – честно призналась констебль. – Меня окружали две группы людей. Одни сторонились меня из-за цвета моей кожи; другие были со мной милы, тоже из-за него. Они хотели убедить меня и себя, что это не имеет значения. И часто ждали благодарности за то, что «им по барабану», – Стейси вздохнула. – Любой, кто хоть чем-то выделяется из толпы, сразу становится мишенью для задир.
Ей не хотелось вспоминать обо всем этом. А потом ей неожиданно пришла в голову новая мысль.
– Скажи, ты был толстым ребенком? – спросила она.
– Еще бы! – кивнул Доусон.
– Тогда, наверное, ты в какой-то степени поймешь, что я имею в виду. И как ты сам решил эту проблему?
– Похудел, – негромко ответил сержант, начиная кое-что понимать.
В ответ Стейси подняла одну бровь. Никакая диета не могла изменить цвет ее кожи.
– Я тебя понял, – улыбнулся Кевин, хотя сначала на его лице промелькнула грусть.
Однако, несмотря на то, насколько приятен оказался его неожиданный визит, девушке не терпелось вернуться к компьютеру Джастина. Она мельком взглянула на свои часы.
– Черт тебя побери совсем, Стейс! Ты что, учишься изысканным манерам у босса? – поинтересовался ее собеседник.
– Да нет, я не хотела…
Но хотела Вуд именно этого, и Кевин это знал.
– Значит, мир? – доброжелательно спросил он.
– Да, Кев, мир.
– Ладно. Тогда до завтра. – Сержант похлопал Стейси по правому плечу.
Она ничего не ответила – в следующий миг он уже исчез.
Для Доусона расизм так же примитивен, как черно-белый негатив. Есть только два варианта: да или нет, фанатик или нет. А вот объяснение, что между двумя этими крайностями существуют оттенки серого, займет слишком много времени. Которого сейчас у нее нет.
Стейси открыла крышку, и на экране компьютера снова появился запрос на пароль.
Внезапно ей пришло в голову, что многие люди используют имена любимых вместо своего собственного.