Я ничего не знаю ни о судебной системе, ни о приговорах – ни о чем.
– Найди этого доктора, Сэм. Что-то в этой истории не сходится.
– Да я понимаю. Что-то действительно не так. Этот человек – загадка. Сплошной знак вопроса. Он рассказывал мне о тюрьме, о детстве, но это не объясняет, какого черта он оказался у нас. Ты можешь себе представить – я работала с ним несколько месяцев и все еще понятия не имею, что в нем ненормального в смысле психики и почему он находится в психиатрической больнице! Мы должны найти этого врача!
Мы с Дэвидом возбужденно перебираем бумаги, пытаясь отыскать хоть что-то, что навело бы нас на след доктора.
– Я, пожалуй, попробую все же покопаться в Интернете. Все-таки надо попробовать. Глупо упускать такую возможность – а вдруг? – Дэвид встает и отодвигает от стола мое кресло.
– Давай. Марк с фамилией на «С», возможно, односложной, типа Штайн. А я продолжу искать здесь.
Набрав в поисковике несколько слов, Дэвид получает сотни разных ссылок.
– Я нашел всех заключенных Огдена! – Он внимательно вглядывается в экран. – И я могу им написать! Тут есть сайт, вроде социальной сети для сидельцев.
– Дэвид, сосредоточься.
– Еще есть сайт ДПЗ, связанный с судмедэкспертам и. – Он продолжает читать, открывает какие-то страницы. С пола мне не видно, какие именно. – Совершенно бесполезный. Тут только специалисты, возглавляющие отделы… ага, погоди-ка. – Дэвид берет мой телефон и набирает номер, который видит на экране. Я замираю в ожидании, но на самом деле уже почти не надеюсь узнать, что Ричард делает в «Туфлосе».
– Здравствуйте, меня зовут Дэвид Блумфилд. Я штатный психолог из психиатрической больницы «Туфлос» на Манхэттене. Простите, с кем я говорю? – Я напрягаю слух, стараясь поймать хоть слово на другом конце линии. – Кэти. Еще раз здравствуйте. Не могли бы вы мне помочь? Дело в том, что мой пациент одно время отбывал срок в Огденсберге, и я хотел бы связаться с психиатром, который там с ним работал. Не могли бы вы узнать, как его звали? – Он прикрывает трубку рукой и шепчет: – Жду. Фу, какая противная музычка.
Я снимаю очки и потираю переносицу.
– О’кей, я продолжаю рыться в этом дерьме.
Дэвид хватает ручку и бешено сигналит мне, чтобы я дала ему что-нибудь, на чем можно писать. Я выхватываю из корзины для бумаг замасленный по углам бумажный пакет из-под сэндвича, и Дэвид начинает быстро записывать то, что говорит Кэти из Огденсберга.
– Марк. Единственное, что мне известно, – что его звали Марк. Он работал психиатром примерно в начале – середине восьмидесятых. – Он пишет еще что-то. – А с каких годов у вас ведутся записи? – Он снова прикрывает трубку и одними губами произносит: – У них нет списков врачей, которые работали там до появления Интернета.
– Как же они начисляли зарплату? Где ведомости? – с негодованием шепчу в ответ я. – И разве в восьмидесятых еще не было компьютеров? Скажи Кэти, пусть копнет поглубже. – Дэвид драматически таращит глаза, кивает и машет мне, чтобы я отстала.
Он внимательно слушает и опять кивает. Я понимаю, что это наша единственная ниточка, единственный шанс разобраться в этой истории. Дэвид снова ждет на линии, пока Кэти ищет ответы на наши вопросы. Я все еще ковыряюсь в бумагах, но осознаю, что толку от этого мало. Все равно что пытаться найти иголку в стоге сена. Все данные о Ричарде, которые содержатся в его истории болезни, туманны, беспорядочны и противоречат друг другу.
– Да, штатный психиатр, я полагаю. – Дэвид практически кричит в телефон. – Он лечил нашего пациента в начале восьмидесятых, возможно, восемьдесят втором – восемьдесят третьем. – Дэвид закрывает трубку ладонью и снова шепчет: – Как долго Ричард ходил к нему на сеансы?
Я пожимаю плечами и качаю головой.
– Я не уверен, Кэти. Ну как, есть результаты? – Пауза. – Это было бы отлично. Имя и фамилия – это было бы просто замечательно. Спасибо вам. – Он смотрит на меня и делает косые глаза. Ноги он положил на стол, голову закинул назад, а трубку зажал между ухом и плечом. «