Я возвращаюсь к своему списку. Дом и отношения с людьми – с какой вообще стороны приступить к анализу этой хрени? Моя домашняя жизнь состоит из трех пунктов: покупка бухла, употребление бухла внутрь и выбрасывание бутылок. Ну, можно еще добавить душ время от времени, пакет с едой из кулинарии или пластмассовый контейнер из ресторана с едой навынос. Плюс еженедельная пачка сигарет и болеутоляющее в огромных количествах – и вот вам картина моей домашней жизни.
Скоро Рождество, но у меня нет семьи и не для кого покупать подарки. И нет причин собраться, взять себя в руки и удивить гостей блестящей вечеринкой на высшем уровне.
Дело усложняет еще и то, что мне приходится довольствоваться Лукасом. Но из-за того, что я не могу ему противостоять или хотя бы признаться себе, что никогда не смогу его изменить, я переключаюсь на Эй Джея, чтобы ощутить физическую любовь, и держу при себе Дэвида ради эмоциональной поддержки и, так сказать, любви интеллектуальной. Салфетка начинает расползаться, слова расплываются, я поднимаю голову и вдруг ловлю свое отражение в зеркале. Вид у меня как у осажденного в крепости. Не могу поверить, что я реально сижу, записываю что-то и пытаюсь разложить по полочкам свою жизнь. На этой салфетке слишком много правды. Я залпом выпиваю свой шот, комкаю ее и засовываю в пустой стаканчик.
Оставшийся на дне виски начинает разрушать мою жизнь, записанную на салфетке. Я не хочу быть такой… одноразовой. Не хочу быть расходным материалом. Мне нужно, чтобы я была нужна, но в каждом аспекте своей жизни я вижу только ряд сокрушительных неудач. Только на работе есть люди, которые действительно на меня полагаются. Хоть в чем-то. И то лишь потому, что мне платят за то, чтобы на меня можно было положиться. И даже это ускользает у меня из пальцев, потому что скоро придет отчет из ДПЗ и правда вылезет наружу.
Лукасу я не нужна; ему нужна боксерская груша, а на эту роль сгодится любая. Эй Джей, скорее всего, даже не знает моей фамилии, и единственное, для чего я ему требуюсь, – это служить спермоприемником. Дэвиду было бы гораздо лучше без меня; он знает это, и я это тоже знаю. Я необходима только своим пациентам. Только своим пациентам, которых заставили поверить, что я компетентный специалист, всегда собранна и способна спасти их от них самих. Я необходима Эдди, и Ташондре, и даже Ричарду.
Я снова невольно бросаю взгляд в зеркало и замечаю, что у меня дрожит подбородок, а в глазах стоят слезы. А потом вижу лицо Сида и понимаю, что мне пора уходить. Я достаю из кармана небольшую пачку наличных и засовываю ее под стакан из-под пива. Бросаю в рот оливку, чтобы приглушить вкус алкоголя, и, спотыкаясь, ковыляю к выходу. У дверей я оборачиваюсь, посылаю Сиду воздушный поцелуй, надеваю на лицо счастливую маску и выхожу в темную холодную ночь. Другие салфетки с записями зажаты у меня в кулаках, и я надеюсь, что от моих потных ладоней они размокнут и слова, жалкие, душераздирающие, безнадежные, исчезнут. Слова, описывающие мою жизнь.
Я сижу на столе в комнате для групповой терапии и жду, когда подтянутся остальные пациенты; часть из них уже прибыла. Мой план таков: использовать этот сеанс, чтобы незаметно, исподволь вытянуть из Ричарда информацию. Это смешанная группа, здесь присутствуют и старые, и новые пациенты, страдающие от самых разных видов психических расстройств. Такие сеансы мне нравятся, потому что они показывают тем, кому необходимо воодушевление, какого прогресса достигли некоторые, а также безумие, к которому они могут скатиться, если свернут с верной дороги и не будут следовать плану лечения.
Пачка аккуратно сложенных газет Ричарда покоится под его стулом. Он сидит немного откинувшись; ноги скрещены в щиколотках, здоровенные руки сложены на животе, пальцы переплетены. Я замечаю, что рядом с ним устроилась Адель. Обычно на групповых сеансах Ричард строго соблюдает дистанцию: между ним и другими должен быть по крайней мере один пустой стул. Но теперь я вижу вот это и вспоминаю, что и на нескольких прошлых сеансах он сидел вместе с Адель.
На Адель тонкие бежевые носки и ортопедические сандалии. Она тоже вытянула ноги перед собой, положив одну на другую. Руки лежат на коленях. Ее костыль прислонен к соседнему стулу. В этом сиренево-розовом пушистом кардигане она напоминает бабушку из какого-нибудь комедийного сериала. Мне страшно интересно, почему же Ричард ее терпит. Почему он сделал для нее исключение?
Еще несколько пациентов заходят в комнату, усаживаются, и я начинаю:
– Всем добрый день и добро пожаловать. Сегодняшний сеанс мы начнем с обсуждения того, как мы продвинулись вперед и какого успеха достигли. У нас есть некоторые новые пациенты, которые пока еще даже не определились с целями лечения… – я упираюсь взглядом в Ричарда, но он не смотрит на меня, – и мне хотелось бы увидеть, на какой стадии выздоровления находятся наши ветераны.
По какой-то причине сегодня мне удалось заинтересовать практически всех, и я вижу сразу несколько поднятых рук. Каждый хочет высказаться.
– Да, пожалуйста, Дженни. Давай начнем с тебя, – говорю я и тепло улыбаюсь.
– Мои цели – воздерживаться от героина, что бы ни происходило, и принимать правильные решения в отношении мужчин. – Она выпаливает ответ отчетливо и громко, как будто говорит в мегафон. Дженни довольна, что у нее такие четкие цели.
– Какие решения в отношении мужчин ты принимала раньше? – спрашиваю я, поощряя ее продолжать.
– Неправильные. Вернее, это всегда было одно и то же неправильное решение. Я всегда совершала одну и ту же ошибку со всеми. Думала, что обязана им что-то давать. И не уходила, когда со мной плохо обращались, потому что считала, что сама не идеал и недостаточно для них хороша.
Я в полном восторге. Должно быть, Дженни посещала групповые сеансы для женщин, и теперь до нее дошло, что и она чего-то стоит. И она с радостью ухватилась за это новое знание.
Я снова бросаю быстрый взгляд на Ричарда – он смотрит на Дженни поверх очков. Потом замечает меня – и смотрит уже мне в глаза. Так, как будто он что-то про меня понимает.
– Кто следующий?
Еще несколько пациентов поднимают руки и делятся своими историями. Я все время исподтишка наблюдаю за Адель и Ричардом и вижу, что они одинаково реагируют на рассказы других – одобрительно кивают, делают недовольные лица, отворачиваются или отвлекаются, если история кажется им слишком банальной или выдуманной. Значит ли это, что они постепенно становятся друзьями?
ebooksa