– Ну, скажем, просто меня там не было и не должно было быть. Эйша не могла мне этого простить, и, конечно, во всем винила меня. Она постоянно твердила, что, если бы я находился там, мы могли бы быть уверены, что в больнице все сделали правильно.
– А Эйша – это ваша бывшая жена?
– Ну да. Видите ли, у нее начались схватки на две недели раньше срока. Это случилось сразу после полуночи, и ребенок шел быстро. А у врачей было полно работы – кого-то подстрелили на улице, произошла большая автомобильная авария, и… в общем, мы так и не узнали, что же случилось. Но похоже, что жену оставили без присмотра и ребенок застрял. Ему не хватило кислорода. – Рамон постучал пальцем по папке. – Это должно было бы быть отражено здесь, но мы думаем, что больница спрятала концы в воду.
– А «мы» – это кто?
– Первый адвокат, которого я нанял, и я. Понимаете, после того как это случилось, Эйша свихнулась, выгнала меня и подала на развод. У нее был адвокат, у меня был адвокат, все пошло очень плохо. Я попался за вождение в нетрезвом виде, там у меня появился еще один адвокат. Слишком много адвокатов в моей жизни, и у меня уже сил не осталось на крупный судебный процесс.
Рамон снова постучал пальцем по папке.
Принесли кофе, Марк сделал глоток.
– И где ваш первый адвокат?
– В Норфолке. Он хотел, чтобы я заплатил пять тысяч эксперту за изучение больничных документов. У меня не было пяти тысяч, и этот адвокат мне на самом деле не нравился. Он не отзванивал, всегда был занят другими делами. Вы тоже запросите пять тысяч?
– Нет, – ответил Марк, но для того лишь, чтобы продолжить разговор. Он понятия не имел, как ведутся дела о преступной врачебной небрежности, но, как обычно, считал, что сможет научиться по ходу дела. Его план – если таковой у него вообще имелся – состоял в том, чтобы подписать договор, просмотреть документы и попытаться определить, есть ли в них основание для иска. Если есть, он мог передать дело настоящему адвокату, специализирующемуся на делах о преступной врачебной халатности. И если процесс состоится, он и его партнеры постараются участвовать в нем как можно меньше, но – чем черт не шутит! – в один прекрасный день отхватить свой кусок от щедрого вознаграждения. Да, таков был план.
– А Эйша отпадает?
– О да. Она давно отпала. У меня с ней нет никаких контактов.
– Она присоединится к иску, если мы затеем процесс?
– Нет, точно нет. Она больше не хочет иметь со всем этим никакого дела. Живет в Чарлстоне у каких-то родственников, надеюсь, они стараются ей помогать. Она сумасшедшая, мистер Апшо. Слышит голоса и все такое прочее. Это очень грустно, но она видеть меня не желает и неоднократно заявляла, что никогда не пойдет в суд.
– Хорошо. Но на будущее: если удастся заключить соглашение, она может претендовать на половину суммы.
– Это еще почему? Черт, это мой судебный процесс. С какой стати она может на что-то претендовать, если не желает в нем участвовать?
– Таков закон, – ответил Марк, не имевший понятия, почему так, но что-то из юридической премудрости все же застряло в его голове за годы учебы в Фогги-Боттом, и он помнил это из какого-то курса, который им читали в первый год. – Впрочем, об этом подумаем позже. А сейчас необходимо провести расследование. Соглашение, каким бы оно ни было, еще впереди.
– Это несправедливо.
– Так вы хотите привлечь больницу к суду?
– Конечно, иначе зачем бы я сюда пришел? А вы возьметесь за это дело?