– Да какая там полиция? – Она горько усмехнулась. – Я и телефон под матрасом оставила…
Делать нечего, я в третий раз позвонил Сергею Борисовичу. Он пока терпел, но голос был уже сонный.
– Прошу простить, – сказал я, – но передо мной сидит некая Сташинская Варвара Ильинична, очень расстроенная, заплаканная, и готова поведать вам свою печальную историю. Но лучше это сделаю я.
– Черт возьми… – культурно выругался Якушин, выслушав мой рассказ. – А мой человек задержался, поздно подъехал… Эти люди словно знают, где мы находимся и что собираемся делать. Оставьте ее у себя, Никита Андреевич, всего на одну ночь, хорошо? – Мне, видимо, почудились юмористические проблески в его голосе. – А мы все же присмотрим за ее квартирой. Можем и за вашей. Утром ко мне, не забыли?
Я отпаивал ее чаем, кормил засохшими конфетами, уверял, что все будет отлично, надо только подождать. В дело вступит полиция, полезные связи Сергея Борисовича, голливудская кавалерия… Она может переночевать в постели – для кого я стелил свежее белье? А я, так и быть, свернусь на коврике в прихожей. Она улыбалась сквозь слезы, начинала оживать. Потом пошла в ванную и, конечно, забыла полотенце. Я постучал, чтобы просунуть его в щель, она сообщила дрогнувшим голосом, что я могу войти лично, если не буду совершать противоправных действий, и я вошел, на всякий случай зажмурившись. Она отобрала полотенце, потом подумала и сказала, что уже можно открыть глаза…
Мы очнулись посреди ночи в одной постели, сначала я, потом она. Я размышлял, почему я полностью раздет и лежу здесь, а не на коврике в прихожей. Она прижалась ко мне, как-то вздрогнула.
– Спишь?
– Нет…
От нее исходило приятное тепло, я обнял ее, но она вдруг отстранилась.
– Подожди… Мне что-то в голову пришло, не могу сообразить… У тебя компьютер есть?
– Это странный вопрос посреди ночи, Варвара Ильинична…
– Тогда пойдем, проверим мою абсурдную теорию. Телефон свой возьми и шнур для подключения к компу…
Это выглядело странно. Мы выбирались из кровати, скользили по комнате, как привидения. Она закуталась в одеяло, я стащил с кресла дырявый плед и сделал из него пончо. Ноутбук на компьютерном столике долго реагировал, неохотно загружался. Лампа-прищепка отливала мутноватым светом. Мы сидели за столом. Она смотрела в монитор, я на нее. По лицу Варвары скользили блики, она вдруг как-то возбужденно задышала – словно ожидалось долгожданное прозрение.
– Загрузи в ноут свои последние фотки из телефона, – попросила она каким-то глуховатым голосом.
Я перегнал снимки из WhatsApp. Фотографии сделались больше, смотрелись лучше.
– Залезь в настройки монитора, поставь максимальную четкость…
И это я сделал. Мы пристально разглядывали старые фотографии. Убиенная семья Сафроновых; мамаша тети Вали – в столь нежном возрасте и не помышлявшая, что станет когда-то мамашей. Мария Архиповна Власова за несколько лет до смерти – красивая, статная, даже будучи замужем, демонстрирующая независимость. Не последние люди села на выходе из церкви: хитромордый батюшка Порфирий, староста Савельев Тихон Фомич, дьячок, почтмейстер, полицмейстер…
– Ты еще не понял? – глухо спросила Варвара, повернув ко мне голову.
Я боялся что-то понимать. Боялся, что вернется страх, и на всякий случай покачал головой.
– Тогда передвинь в левую часть монитора групповое фото, а справа открой портрет господина Кротова, бьющегося в припадке на полу в музее.