– Помните, вы сказали на днях: в нашем мире нельзя гарантировать ничего, кроме того, что все мы умрем? Получается, теперь вы отвергаете собственную теорию?
– Да, я мог погорячиться, – недовольно шевельнулся Якушин. – Все мы ошибаемся… – Он осмотрел наши пасмурные лица и вдруг рассмеялся. – Ладно, друзья мои, забудьте, это бред, мы сходим с ума, выстраивая фантастические версии. Вы славно поработали и… – он не удержался от лукавой ремарки, вгоняя нас в краску, – и, похоже, с чувством отдохнули. Прошу прощения за самодеятельность, но работники службы безопасности всю ночь дежурили у дома Варвары Ильиничны и даже у вашего, Никита Андреевич. Они также вели вас до крематория – и остались вами незамеченными, поскольку профессионалы. Еще раз прошу извинить, не хочу, чтобы с вами что-то случилось. Правоохранительные органы поставлены в известность, вам придется описать приметы нападавших. О том, что гибель инспекторов ГИБДД косвенно связана с вашим расследованием, я сообщать не стал. Полиция от этого лучше не заработает, а вам создадутся сложности. Не позднее завтрашнего утра следует избавиться от плиты и креста. Они по-прежнему под лестницей. В музее пока спокойно, видимо, Мария Архиповна… – Якушин изобразил на лице что-то сложное, – ждет. Как долго это продлится, мы не знаем. Не делайте постное лицо, Никита Андреевич, это тоже реалии, хотя и не всегда даны в ощущениях. Пора привыкнуть. Территорию крематория вам желательно не покидать. Я звонил в похоронную фирму: обещали рабочих-гробокопателей, способных восстановить захоронение и придать ему приличествующий вид. Вот только не знаю, удастся ли им сегодня… – он недовольно посмотрел на часы.
– Предлагаю закончить работу в темное время суток, – сказал я. – Не светиться днем ни в городе, ни в селе, ни на трассе. Никакой помпы, никаких колонн сопровождения и тому подобного.
– Что вы конкретно предлагаете? Только тут такое дело… – Сергей Борисович стушевался, снова бросил взгляд на циферблат. – Мне крайне неловко, но через шесть часов я должен быть в Барнауле, утром семинар по танатопластике, приедут специалисты из Москвы и Петербурга, я должен присутствовать и выступить с докладом…
– Это не проблема, Сергей Борисович. Занимайтесь своими делами. В музее есть охрана, поставьте ее в известность. Пусть пара человек нас сопровождает. В районе полуночи подгоним машину к заднему входу, перегрузим артефакты – и в путь. Ну хорошо, пусть для пущего спокойствия еще одна машина следует за нами. Можно попытаться подъехать к могиле через «Рубиновое». Там выгружаем, проводим остаток ночи в ожидании специалистов из похоронного хозяйства. Варваре Ильиничне участвовать в этой операции совсем необязательно.
– Ага, щас, – грубовато отозвалась Варвара.
– А наутро стряхиваем прах старого мира со своих ног, – улыбнулся Якушин. – Хорошо, Никита Андреевич, я принимаю ваш план. Чем меньше людей будет посвящено, тем лучше. Охране и людям из погребальной конторы, разумеется, ни слова, чем мы занимаемся на самом деле. Мы платим – они выполняют. Не болтать, молодые люди, понимаете, о чем я? – Он строго посмотрел на нас. – Особые аспекты этого дела, вызывающие у нас разногласия, являются строго конфиденциальными. За Варвару Ильиничну я спокоен, а вот за вас, дорогой сыщик…
Он так на меня посмотрел, что я стал красным, как пролетарское знамя. Откуда он может все знать? Чудовищная проницательность? Или я давно не проверял свой офис на наличие жучков, клопов и прочих зловредных насекомых? А кому я сказал? Только Римме. И то не все.
– Если можете исправить ситуацию, то усиленно рекомендую это сделать, – добавил Якушин.
– Хорошо, Сергей Борисович. – Я кивнул и уткнулся в пол. Придется запудрить Римме ее симпатичную головку и все свести к шутке.
– Вот и славно, молодые люди. Будем надеяться, все пройдет без шума и пострадавших…
Глава тринадцатая
Очередная «ночь в музее». С вечера прокапал дождик, к ночи осадки прекратились, но небо затянула сплошная облачность. Порывами налетел ветер, давая понять, что начало лета в Сибири будет сложным и неоднозначным. Охранники, получившие ценные указания, курсировали по периметру, еще как минимум один находился внутри у главного входа. День прошел в каком-то вялом ожидании. Мы снова прогулялись в поселок под бдительным оком людей на шлагбауме, перекусили, набрали еды и питья с собой. Провели время в задней части прощального комплекса, где у персонала имелись комнаты для отдыха. Около полуночи я подогнал «Террано» к задней двери главного музейного корпуса, открыл дверь выданным мне ключом. Мы проникли внутрь. Освещение в задней части здания было минимальным, едва угадывались очертания предметов. Мы шли по коридору почти на ощупь. Коридор изгибался, мы оказались в заднем демонстрационном зале – из всех залов он имел наименьшую площадь. Слева находились туалетные кабинки, за ними – проход на лестничную площадку. Посетители музея этой лестницей не пользовались, но она наличествовала, как требовали правила пожарной безопасности. Под ней хранили хозяйственное добро, здесь уборщики держали свой инвентарь, теснились какие-то ненужные шкафы, стеллажи. Там же под лестницей, завернутое в несколько слоев брезента, лежало то, что мы должны были вывезти…
– Подожди минутку, мне что-то нехорошо… – прошептала Варвара и юркнула в «дамскую комнату». Я решил ее подождать, стоял посреди зала. Под потолком горела мутная красноватая лампа в плафоне. Мерклый свет обрисовывал развешанные по стенам гравюры и литографии, жестко закрепленные стеллажи. На полках не было пустого места – всевозможные урны для праха, колбы, стеклянные баночки, медицинские инструменты. Выделялась странная старинная штуковина (возможно, муляж) со звучным названием клепсидра – водяные часы. Часть зала использовалась под инсталляцию – манекены разыгрывали действие. На столе патологоанатома лежал обнаженный мертвый мужчина с укрытым полотенцем причинным местом. Над ним склонялся прозектор в шапочке и белом халате – человек работал. Рядом с покойником лежала гипсовая посмертная маска. В углу, за спиной прозектора, смутно обрисовывалось что-то еще – словно согнувшийся в три погибели монах в капюшоне наблюдал за работой медика. Над головой прозектора висела полусфера – медицинская лампа.
Я отвернулся, сунулся на лестницу, отступил. Как-то боязно приближаться к артефактам без Варвары… Она уже выходила из «дамской комнаты», выключила там свет. Обрисовался тонкий силуэт в узких джинсах и курточке. Я поймал себя на странной мысли: две минуты ее не было, а уже соскучился…
– Ты в порядке?
– Не знаю, Никита, неспокойно мне… Вроде здание охраняется, а все равно…
Что это было? Подспудная тревога, окопавшаяся в подсознании, выбиралась наружу. Охватывал знакомый страх, не имеющий под собой никакого основания. Дышать становилось трудно, отяжелели ноги. Варвара подошла, я отыскал ее руку – она была такой же неживой, как рука манекена, лежащего на столе прозектора! Я поздно сообразил, что нас опять обвели вокруг пальца! Что-то в этом зале было не так. Замешательство усиливал полумрак, на отдельных участках зала переходящий в полную тьму. Что за монах за спиной прозектора? Разве там был монах? Ноги пригвоздило к полу, я непростительно долго выбирался из этого болота. Преступное промедление! Это был не манекен. И не некий неодушевленный предмет, укрытый чехлом от глаз посторонних! Зашевелилась нечеткая субстанция, как-то вдруг сместилась – а в следующий миг уже вылетела в узкую щель и накинулась на нас на крыльях ночи! Пискнула Варвара, раздался шум, она упала, я прыгнул в стойку, но что-то тяжелое обрушилось на челюсть, и последнее, что я чувствовал – как подгибаются ноги…
Без сознания я пребывал недолго. Очнулся, лежа на спине, руки были скованы стандартными полицейскими наручниками. Рядом стонала Варя, я подался к ней – живая, лежала на боку, прерывисто дышала. Ее руки тоже были скованы в запястьях. Я сделал попытку подняться, но разъехались ноги, хотел крикнуть, но закашлялся.
– Варюша, ты целая? – слова давались только шепотом.