Нелюдь

22
18
20
22
24
26
28
30

Константин оглянулся ещё раз. Рядом с крепышом стояли парни, притопавшие в недострой вместе с «донором», держа в руках по куску арматуры. Итого – пятеро, не считая Мишани.

«Чего ж вам спокойно-то не живётся? – с досадой подумал Камский. – И ведь по-хорошему не разойдёмся, на рожах написано… Придётся бить».

Он взмахнул руками и зачастил, подпустив в голос нервозности:

– Ребята, ребята! Ну, зачем же так? Договорились ведь!

Сильвер потёр кастетом кончик носа и снисходительно пояснил:

– Жизнь – штука непредсказуемая: сейчас так, потом перекроит… И ты сам косяк упорол. Пришёл бы за гашиком или понюхать чего – честно продали бы. А кровью не банчим, западло это. Всё, лавэ гони. Считаю до пяти. Раз…

– Ладно, сейчас! – Константин суетливо полез в карман. – Вот, вот… А, чёрт!

Он достал только часть купюр и рассчитано выпустил их из пальцев. Тысячные и пятисотенные усеяли землю, Камский присел на корточки, начиная поспешно собирать деньги, жалобно чертыхаясь во весь голос…

Вместо очередной купюры пальцы сомкнулись на половинке кирпича. Константин метнул его изо всех сил – без замаха, снизу вверх.

Сцапал второй обломок.

Половинка чиркнула по локтю блондина, влетела углом в рёбра. Сильвер с воплем скособочился, оттянув внимание кодлы на себя. Секунду спустя «пельмень» получил обломком в грудь – и тоже вышел из игры. Бита упала на землю, Камский прыгнул к ней. На ходу поддел челюсть Сильвера крюком снизу, пнул «пельменя» в пах…

Подхватил биту, развернулся к троице.

– Ну, ты, падла!

Шустро оклемавшийся от перемен Вентиль свирепо пёр на него в боксёрской стойке. Константин дождался нужной дистанции и без затей приголубил «бычка» битой по голени. Тот взвыл, опустил руки, физиономия перекосилась от боли. Камский сделал шаг вперёд и влупил в беззащитный прямой левой.

Минус три.

Взял биту обеими руками, жутковато ощерился и шагнул к оставшейся паре. «Птенцы» с арматуринами слаженно рванули к ограждению.

Камский не побежал за ними. Повернулся к стоящему столбом «донору», одновременно прощупывая недострой взглядом: не выскочит ли ещё кто…

Переживаний о случившемся не было, в душе клокотала лишь злость, чистая, но – рассудочная. Его не волновало, как и что произойдёт потом. Сейчас значение имела лишь одна вещь…

Мишаня уставился на нож едва ли не с ужасом; но даже не попытался бежать. Константин плотно сжал его запястье, поднёс лезвие к ладони…

– Терпи, гадёныш. Жить будешь.