Центр города Камский отмёл сразу: суббота, многолюдство, патрули… После обеда он поехал в Грачёвку – худо-бедно знакомый район на окраине: разведать-осмотреться до начала «охоты», до первых сумерек. За последние лет семь Константин был там считаные разы и в основном – проездом. Так что освежить в памяти расположение дворов-улочек и прочей местности надо, надо… Если вдруг придётся бежать, то лучше знать, куда, чем ломиться наугад.
Грачёвка была выбрана не только из-за относительного знакомства с местностью. В памяти сидело что-то, связанное с этим районом и способное помочь. Камский никак не мог вспомнить, что именно. После пропажи Женьки голова была забита только одним; остальное преимущественно поблёкло-расплылось и сейчас не желало обретать прежние очертания. Но, вне всякого сомнения, что-то было, оставалось лишь вспомнить, что…
Детские площадки, изредка виднеющиеся за окном маршрутки, притягивали взгляд, но Константин мысленно поставил крест на попытке увести ребёнка оттуда. Слишком опасно, а рисковать сейчас следовало лишь в случае полной безнадёги. Пока время есть, поищем…
Он вышел за две остановки до конечной, зашагал по тротуару – спокойно, довольно быстро, но – не торопливо. По престижности район занимал одно из последних мест в городе из-за близости к старым очистным сооружениям, железнодорожным путям и промзоне времён социализма, около половины которой пустила под откос непредсказуемая поступь дикого капитализма. Другая половина выжила и с переменным успехом держалась на плаву, давно привыкнув к страшноватому соседству – разрушенным цехам и сооружениям.
Жилой фонд тоже не впечатлял. С дюжину серых панельных пятиэтажек, примерно столько же хрущёвок, густая россыпь частных жилищ с непременными огородами и несколько типовых домов едва ли не довоенной постройки: желтоватая облупившаяся штукатурка, два этажа, два мрачных подъездных зева, из которых по большей части тянуло стойким душком сырого подгнивающего дерева.
С момента, как Камский покинул маршрутку, пошёл второй час. Константин кружил по Грачёвке, кое-как унимая нервное напряжение: присматриваясь, изучая, запоминая. И упорно отыскивая зацепку, могущую вытащить из архива памяти нужную папку. Он чувствовал: это связано с детьми, но что и как… Всерьёз боялся, что
Получилось.
«Ах, ты ж! – Камский чуть не зарычал от досады. – Просто ведь всё…»
«Зацепка» имела вид внушительного краснокирпичного полёта архитектурной мысли, медленно разрушающегося в центре Грачёвки. В конце восьмидесятых кто-то из деятелей в местных «верхах» посчитал, что самому трудовому району города позарез необходим самый большой Дворец Культуры и Творчества. Стройка длилась около двух лет, но приход демократии заморозил её на отметке «четыре пятых», с которой она не сдвинулась и поныне.
В заброшенное здание быстро потянулись все кому не лень. Культуры и творчества стены дворца так и не увидели, если не считать карточной игры и пения дворовых шлягеров под расстроенную гитару. Зато с лихвой наслушались мата, навидались пьяных драк, торопливых случек и прочих бесхитростных радостей жизни. В народе недострой прозвали незатейливо и метко: «гнездо».
За всё время городские власти не могли решить, что делать со зданием – достраивать или сносить, постоянно откладывая вопрос в разряд второстепенных. Полтора года назад перебравший с «веществами» подросток выпрыгнул со второго этажа архитектурной мысли, сломав себе позвоночник. «Гнездо» спешно обнесли забором из зелёного металлопрофиля, пообещав «кардинально разобраться с проблемой в ближайшем будущем»; но дальше слов дело не пошло.
Судя по упоминаниям недостроя, порой встречавшимся в местной «вконтактовской» группе, ограждение завсегдатаев не отпугнуло. Грачёвские «птенцы» продолжали слетаться в облюбованное ими пристанище.
Камский мысленно пробежался по основным местам нового замысла. На первый взгляд – ничего нереального, вполне может срастись. Риск остаётся, правда, «начинка» у него будет иная… но тут уже ничего не попишешь. Без шероховатостей такое прокрутить сложно…
Константин пошёл вдоль ограждения, почти сразу же обнаружив «брешь»: легко отгибающийся лист металлопрофиля. И засел метрах в тридцати, в кустах, чтобы не упустить из виду входящих-выходящих. Со стороны недостроя периодически долетали приглушённые вопли и хохот, дававшие Камскому нешуточную надежду.
Три парня появились на протоптанной к «бреши» тропинке спустя минут двадцать. Двое явно достигли призывного возраста, а вот третьему было лет десять-одиннадцать: то, что надо. Константин едва сдержался, чтобы не выпрыгнуть из кустов и не рвануть им наперерез.
«Спугну только… – Он проводил исчезающую за забором троицу взглядом. – И этих, и остальных тоже».
Он покинул укрытие и неторопливо зашагал поближе к ограждению. Идти в «гнездо» Константин не думал, собирался дождаться ещё кого-нибудь из здешних. От следующей части замысла зависело многое, если не всё…
Ждать пришлось около получаса.
Из «бреши» выбрались сразу двое. Первый был коренастым крепышом с глуповато-щекастой физиономией, кривым носом и наглыми серыми глазами. По мнению Константина, обычный «бычок» – мускулы без интеллекта.
Второй оказался долговязым, длинноволосым и прихрамывающим блондином. Мелкие черты лица, высокий лоб и подбородок с ямочкой. Глаза блондина были скрыты за солнцезащитными очками. В противовес резковатому в движениях «бычку», он держался несуетливо и расслабленно, но Камский чувствовал, что при нужде блондин готов бить жёстко и без проволочек. Обоим было года по двадцать два – двадцать четыре.