Нелюдь

Дети.

Камский невольно сбавил скорость, а потом и вовсе остановился. Его и продолжающих выходить в свет детей разделяло чуть больше десяти метров. До порога, за которым было спасение, – около пятнадцати.

– Родители отдают мне их чаще, чем ты можешь себе представить…

Голос звучал прямо за спиной. Дети стояли скученно, освещённый кусок не вмещал всех, но никто не зашёл в прихожую, словно порог был непреодолимой чертой. Константин чувствовал: он видит не всех, тьма скрывает гораздо больше детских фигурок. Лица были почти неразличимы, и всё же Камскому казалось, что дети смотрят на него безо всякой приязни…

– Иногда за ними приходят, чтобы забрать обратно. Но это такая же редкость, как и его помощь… Знаешь, даже если бы я мог забрать его тогда, я бы не стал… Потому что знал: ты смиришься с потерей нерождённого; но без рассуждения придёшь за ним после того, как он станет для тебя самым дорогим. Если ожидание может дать двойную выгоду, я предпочитаю ждать. Все, кто добровольно заходит ко мне, становятся моими. Ты – пришёл сам.

– Ты же сказал, что я могу забрать его, – с ненавистью проговорил Камский. – Что всё получится…

– Я сказал: «Если очень хочешь – всё получится», – поправила тьма. – Или ты уже сдался? Иди, ещё совсем чуть-чуть.

– Убери детей…

– Не могу. Это их единственное право здесь: когда за кем-нибудь из них приходят, остальные решают – как быть…

– Убери!

– За большинством уже некому вернуться…

– Убери, тварь!

– …а, ты знаешь, что такое детская жестокость в сочетании с безнадёжностью?

– Убери!!!

– Если им суждено оставаться здесь, то они никому и никогда не позволят уйти. Так для них выглядит справедливость.

– Убери, прошу…

– Ты можешь уйти сам, без сына. Они разрешат. Осталась минута, думай… Не перешагнёшь порог до её окончания – останешься здесь навсегда.

Константин бросился вперёд, сосредоточившись только на одном: не упасть. Тараном прошиб несколько первых рядов, остервенело попёр к двери. Безжалостно пинаясь, качая корпусом, не давая ухватиться за одежду. Вместе с Женькой они весили центнер с третью. Главное было – не сбавлять напора, рваться вперёд, к свету…

Взгляд невольно выхватывал из сутолоки отдельные лица. Не похожие друга на друга, но одинаково искажённые злобой и ненавистью к людям, которые осмелились напомнить, что где-то есть другой мир, без страха и боли…

Он пробился больше чем наполовину, и – завяз. Детские тела нахлынули со всех сторон, сдавили, начали оттеснять назад.