Я громко выдохнул, пытаясь вернуть себе самообладание. Присутствие полицейского было мне совершенно не нужно, но бросить его в таком плачевном состоянии мне не позволяла совесть. Я всегда винил во всех своих бедах, приключившихся со мной за последние несколько лет, этого усатого толстяка и даже не скрывал своего нелестного отношения к нему. Но теперь он выглядел слишком жалким и несчастным. Мне даже на мгновение почудилось, что в эту минуту мы с ним были по одну сторону жизни – там, где тебя никто не ждет и где ты больше никому не нужен.
– Если ты только вздумаешь ныть, Барри… – начал я сердито. – Тогда…
– Нет, Том. Я не буду тебе мешать, – пролепетал он. – Обещаю!
Следующие десять минут под проржавевшей крышей машины царило безмолвие. Я раздраженно выворачивал руль, стараясь не проваливаться колесами в глубокие рытвины проселочного шоссе, а Барри тихо сопел на заднем сидении, изредка судорожно вздыхая и беспрестанно дергая свои усы.
Я следовал практически в полной темноте, ведь по обе стороны дороги темнели лишь голые деревья – цепь фонарных столбов таинственным образом оборвалась еще несколько миль назад. Оранжевого света фар едва ли хватало на то, чтобы в последний момент выхватить из кромешного мрака новую острую кочку или глубокую рытвину. Плотная стена снегопада облепила автомобильные стекла, сделав и без того кошмарную дальность видения просто ничтожной.
В конце концов, я припарковал машину у череды темнеющих зданий, выключил мотор и вышел в объятия метели, громко хлопнув дверцей. Упитанный силуэт Барри тут же возник рядом. Толстяк терпеливо дожидался указаний, не решаясь нарушить напряженное молчание первым.
– У тебя есть фонарик? – спросил я, окинув взглядом ближайший дом.
– Я… да, кажется, где-то был…
Полицейский наконец оставил в покое свои взлохмаченные усы и принялся копошиться в многочисленных карманах длинного пальто. Он натужно сопел, время от времени извлекая из них то пустые обертки от конфет, то старые отсыревшие счета. Когда в его руках оказался слегка помятый снимок, содержимое которого я не успел разглядеть, он вдруг застыл на долю секунды, громко засосав пунцовыми ноздрями ледяной воздух, после чего сунул фотографию обратно. Вскоре окрестность озарил его радостный возглас: Барри все же удалось отыскать фонарик, и теперь он, ликуя, слепил его желтыми бликами мое лицо.
– Отлично, – я грубо вырвал у него находку. – Пошли.
Проникнуть в заколоченный дом оказалось не так просто – широкие доски намертво примерзли к стенам, и при первой же попытке от них избавиться я заполучил занозу в палец, отчего громко выругался. Инспектор на всякий случай отступил подальше, продолжив освещать запертую дверь.
– Тут не пройти без специального снаряжения, Том, – тихо произнес он. – Давай поищем другую дверь.
Но я решил не сдаваться просто так, поэтому еще долгое время колотил по доскам ботинками и несколько раз со всего размаху налетел на них плечом, прежде чем силы покинули меня. Если бы в зданиях неподалеку оставались люди, этот шум наверняка бы их давно разбудил, нарушив безмятежный сон. Но, к счастью, эта улочка Сорха оказалась необитаемой.
– Ладно, пошли, – сухо проговорил я, кивнув в сторону.
Мы обогнули здание по кругу, но так и не нашли другого входа. Зато я обнаружил широкое окно на первом этаже, которое можно было выбить без особого труда. На этот раз я предоставил право прокладывать путь Барри, жестом указав на бликующее от лучей фонаря стекло. Толстяк послушно кивнул, и спустя доли секунды из окна брызнули осколки.
– Не скажешь, что мы здесь делаем, Том? – робко поинтересовался Барри, осторожно пролезая в чернеющий оконный проем вслед за мной.
– Это полицейский архив. По крайней мере, это место было им, пока его не бросили, как остальные дома на этом чертовом острове.
– Как странно, – пробормотал инспектор, с опаской оглядываясь по сторонам. – Разве можно оставить архив без присмотра?
– Думаю, приглядывать за бумагами здесь давно некому.
– Что тебе понадобилось в архивах?