– Да, – подтвердила Инна.
– Знаменитая?
– Быть знаменитым некрасиво. Среди друзей-поэтов – да, известная. Но поэзия сейчас – это не модно, нас мало кто читает.
– А прочти мне какое-нибудь свое стихотворение, я еще никогда живого поэта не видела, – попросила Людочка Инну.
– Да запросто. Вот, например, из последнего, – произнесла Инна холодно, с таким недовольным видом, будто ее попросили сделать гадость, но отказать она не может:
– Всё? – удивилась Людочка.
– Всё. А что ты хотела, письмо Татьяны Лариной из «Евгения Онегина»? Так этого добра навалом в учебниках для детей и в книжках для взрослых, которые так и не научились жить своим умом. А я пишу для продвинутых в литературе, кто устал от русского языка.
– Но ты же пишешь по-русски? – снова удивилась Людочка.
– Ты понимаешь, нам, поэтам, всегда тесно в рамках того языка, на котором мы говорим и пишем. Мешает неоднозначность языка. Поэтому я усиленно работаю над изменением смысла слов, чтобы освободиться от уз языка и заново оценить слова, которые использую. Например, «хуйня» для меня здесь не просто неодушевленное существительное женского рода, а обозначение любой вещи и ситуации, которая может случиться. Понимаешь?
– Не очень, – честно призналась Людочка. – По мне, так это просто набор матерных слов, непристойность какая-то.
– Господи, что ж ты такая недалекая! Ты разницу между словами «хуйня» и «поебень» понимаешь?
– Поебень – это когда чем-то маешься, – ответила Людочка.
– Вот видишь? А «хуйня» – это реально другое, нечто плохое. Это слово происходит от индоевропейского «кхшой», что значит «шип, колючка, иголка». Чувствуешь, какая глубина у этого понятия, а?
– Что-то не очень, ты уж извини. Частушки матерные напоминает типа:
ebooksa