Мастер теней

– И как?

– Ты что, еще не понял?

– Нет, не понял, поясни.

– Ну ты же сам сказал – подстава. Соображаешь?

– А при чем здесь мы?

– Господи, Боря, включи соображалку! Раз тебя раздражает какой-то паршивец, выкрасивший свой зад в красный цвет, уговори его сесть на зеленый кактус голой жопой – и твоя проблема будет тут же решена.

– Это ты о дебилах из «Хуйни», что ли?

– Именно. Их нужно подставить.

– Но как, им же нечего инкриминировать? Искусство – не наркотики, кто за него посадит?

– Тогда давай на них донос напишем, это всегда помогало устранять ненужных людей.

– Какой донос?

– О том, что они пропагандируют порнографию, да еще и с политическим уклоном. Общественность подключим. Одной акции в музее хватит, чтобы их закрыть лет на пять.

– Я тебя не пойму, Лева. Ну ладно – я: они у меня хлеб отбивают. А тебе-то до какое дело до этой «Хуйни»?

– Ты понимаешь, я вообще не люблю людей, которые верят в то, что делают. Они очень опасны.

– Почему?

– У них четкая гражданская позиция, потому что они убеждены в своей правоте. Договориться с такими невозможно, а можно только сломать. Для них искусство – это инструмент пропаганды их собственных идей бороться за правду. А я убежден, что всякое творчество – это лишь игра со смыслами, а точнее – наоборот: бессмысленная игра с соучастником в прятки. Главное, чтоб никто и никогда не догадался, что действительно хотел сказать автор своей работой. Ведь абсурдность всего, чем мы занимаемся, очевидна: мы пропагандируем ужасные вещи для ужасных людей, чтобы на них заработать ужасные деньги. И это нам нравится. А говорить правду нашему потребителю о нем самом нельзя, это запрещено – verboten ьber alles. В искусстве мы имеем право только на ложь.

– Да, Лева, я тобой просто восхищаюсь. У тебя дар всё разлагать, расцеплять и анализировать, докапываясь до сути проблемы, как говорится, зрить в самый корень вопроса. Нас действительно все воспринимают лишь как забавных дураков, шутов, с которыми всегда интересно и весело. Поэтому художник должен оставаться всего лишь милым лжецом, если хочет быть успешным. Вон смотри, там, в дальнем углу, совершенно безобразного вида человечек, настолько отвратный, что даже не понятно, как он с такой рожей живет. – Боря Лурье указал на толстого коротышку в малиновом пиджаке с массивной золотой цепью на шее, рядом с которым стояли двое парней в темно-синих спортивных костюмах и высокая брюнетка в обтягивающем платье с блестками, почти на две головы выше своего кавалера. – Если его изобразить на заказном портрете таким, каков он есть, то он же того, кто его рисовал, тут же грохнет. Решит, что это карикатура. Наверняка этот уродец восхищается собой, находит свои черты лица неотразимыми и считает себя кем-то великим, вроде Наполеона, который тоже был, как известно, маленького роста.

– Ну то, что этот упырь комплексует по поводу внешности, это понятно, – подтвердил предположение Бори Лурье. – Ведь не случайно он себе такую бабу купил – высокую, красивую и наверняка тупую, как ножка стула. Такие, как он, любят самоутверждаться за счет других. Можем подойти и проверить, если хочешь.

– Нет, Лева, не хочу. Мне хватает общения со своими уродами, спонсорами нашего арт-проекта. Я думаю, ты действительно прав. Такие, как Негодяев и его сообщники, не должны участвовать в богемной жизни: они дискредитируют наши методы работы. Конечно, донос – это подлость, но подлость ради спасения. Обсудим это завтра тет-а-тет, без посторонних.

– Кто тут посторонний? – случайно подойдя к ним, ухватился за услышанное Дима Бзикадзе. – Здесь все свои, больше двух – говори вслух.