Она сидела и слушала, и ее хрупкое самообладание зашаталось под напором нахлынувших эмоций. Музыка была лирическая, хватающая за сердце, исполняемая с какой-то неземной прочувствованностью. Констанс нашла эти звуки поразительно красивыми.
Оставив композицию незаконченной, Констанс сняла белые шелковые перчатки и поднялась, держа в одной руке стилет, а в другой – фонарик. Она скинула с ног туфли, чтобы не производить шума в гулких каменных коридорах. Быстро дойдя до центрального прохода, она замерла у двери и прислушалась. Не было никаких признаков чьего-либо присутствия в нижнем подвале – ни запаха, ни движения воздуха, только доносящаяся издалека эфемерная музыка. Это был не Алоизий – он не умел играть на клавесине. Да и вообще, ее мимолетная надежда на то, что он все еще жив, была лишь глупой мечтой.
Констанс не ощущала страха. Теперь она была уверена, что эта неизвестная личность действительно пытается очаровать ее в своей эксцентричной манере.
Она свернула направо, к музыкальной комнате, двигаясь опять настолько быстро, насколько это было возможно, не нарушая тишины. Пока она шла, лишь изредка подсвечивая фонариком кирпичную дорожку под ногами, музыка становилась все громче. Констанс прошла под шестью или семью арками, миновала столько же больших помещений с особой коллекцией Еноха Ленга в каждом и наконец остановилась как вкопанная перед двумя средневековыми гобеленами, подвешенными к каменной притолоке. За ними находилась музыкальная комната.
Музыка прекратилась.
Забыв об осторожности, Констанс раздвинула гобелены и направила фонарик в темную комнату, обшаривая ее лучом, готовая в любой момент нанести удар стилетом.
Там никого не оказалось. Комната была пуста. Алого цвета клавесин одиноко и безмолвно стоял в центре комнаты.
Констанс бросилась к нему, яростно водя вокруг лучом света, проверяя каждый темный угол, каждый дверной проем. Но музыкант исчез. Она положила руку на подушку табурета – та все еще оставалась теплой.
– Кто здесь? – громко спросила Констанс. – Кто это играл?
Эхо ее голоса смолкло в тишине. Она оперлась на инструмент, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Клавесин был одним из лучших инструментов в коллекции Еноха, когда-то он принадлежал венгерской графине Эржебет Батори, социопатке и серийной убийце, которая, если верить легенде, принимала ванны из крови девственниц, чтобы сохранить молодость. Какая краска или лак придали клавесину этот алый оттенок, так никогда и не получило удовлетворительного объяснения, хотя у Констанс были свои предположения.
Она опустилась на сиденье, продолжая шарить лучом света в темноте.
– Кто бы вы ни были, прошу вас, откройтесь.
Ответа не последовало. Констанс ждала, бездумно поглаживая пальцами клавиши. Музыкальная коллекция была самой диковинной из всех диковин Еноха Ленга. Самого Ленга музыка не интересовала. Каждый предмет этой коллекции появился здесь по причинам, не имеющим отношения к способности производить звук: все инструменты были каким-то образом связаны с насилием и убийством. Например, скрипка Страдивари под стеклом у дальней стены принадлежала Габриэлу Антониони, печально знаменитому убийце, орудовавшему в Сиене в 1790-е годы: он перерезал горло своим жертвам и наигрывал им на скрипке, пока они умирали. Рядом со скрипкой лежала серебряная труба, под звуки которой войско Ричарда III строилось перед битвой при Босворте – воистину кровавым событием.
Глаза Констанс остановились на подставке для нот – на ней стояла раскрытая рукопись произведения неизвестного композитора. Охваченная любопытством, Констанс положила стилет на поднятую крышку, так чтобы до него можно было легко дотянуться, прикоснулась к клавишам и сыграла легкое арпеджио.
Насколько ей было известно, на этом инструменте не играли много лет, много лет его и не настраивали. И тем не менее, пробежав пальцами по клавишам, она услышала, что инструмент настроен идеально.
Она снова обратила внимание на ноты. Оказалось, что это фортепианный концерт в переложении для клавесина. На первой странице сверху было посвящение, написанное той же рукой, что сделала надпись на книге с любовными стихотворениями: «Для Констанс Грин». Только теперь она поняла, что почерк выглядит знакомым.
Чуть ли не против воли она начала играть. Ей понадобилось всего несколько тактов, чтобы убедиться: это та самая музыка, под которую она проснулась, которая вторгалась в ее сны, которая только что разносилась по коридорам нижнего подвала. Она была мучительно прекрасна, но без сентиментальности. Ее задумчивая взволнованная мелодия напоминала Констанс давно забытые фортепианные концерты музыкантов вроде Игнаца Брюлля, Адольфа фон Гензельта, Фридриха Киля и других композиторов романтической эпохи.
Дойдя до каденции первой части, она остановилась. И тут, когда смолкло звучание струн, из древних теней раздался голос. Он произнес одно слово – всего одно:
– Констанс.
22
ebooksa