Ветер разбудил Луиса, он приподнялся, опираясь на локти, сонный и плохо соображающий. Со стороны лестницы доносились шаги… медленные, шаркающие шаги. Паскоу вернулся. Только теперь, подумал Луис, прошло два месяца. Когда откроется дверь, его взору предстанет разлагающийся кошмар в заплесневелых спортивных трусах, с огромными дырами на тех местах, где от костей отвалилась плоть, с мозгом, превратившимся в кашу. И только глаза будут живыми… яркими и живыми. На этот раз Паскоу не скажет ни слова – сгнившие голосовые связки уже не способны производить звуки. Но глаза… Паскоу позовет его взглядом.
– Нет, – выдохнул Луис, и шаги стихли.
Он встал с кровати, подошел к двери открыл ее оскалился, чувствуя одновременно страх и решимость. По спине пробежал холодок. Сейчас он увидит Паскоу, застывшего перед дверью с поднятыми руками, словно мертвый дирижер, готовый дать сигнал к первым грохочущим тактам «Вальпургиевой ночи».
Ничего похожего, как сказал бы Джад. В коридоре было пусто… и тихо. Слышался только вой ветра с улицы. Луис вернулся в постель и заснул.
На следующий день Луис позвонил в реанимационное отделение окружной больницы Восточного Мэна. Ему сказали, что состояние у Нормы по-прежнему критическое; но так всегда говорят обо всех пациентах в первые сутки после сердечного приступа. Однако доктор Уэйбридж, лечащий врач Нормы, выразил Луису искреннюю признательность.
– Все шло к инфаркту, но обошлось, – сказал он. – Рубцов нет. Теперь она ваша должница, доктор Крид.
В конце недели Луис заехал в больницу с букетом цветов и обнаружил, что Норму уже перевели в обычную двухместную палату – хороший знак. Ее как раз навещал Джад.
Норма обрадовалась цветам и попросила сестру принести вазу. Потом велела Джаду налить воды, поставить в вазу цветы – причем не как-нибудь, а красиво – и разместить их на столике в углу.
– Мамочка явно чувствует себя лучше, – пробурчал Джад, в третий раз меняя местами цветы в букете.
– Не умничай, Джадсон, – сказала Норма.
– Да, мэм.
Наконец Норма повернулась к Луису.
– Хочу сказать вам спасибо за все, что вы сделали, – застенчиво проговорила она. Эта застенчивость была очень искренней и оттого вдвойне трогательной. – Джад говорит, вы спасли мне жизнь.
Луис тоже смутился.
– Джад преувеличивает.
– И вовсе я не преувеличиваю. – Джад прищурился, глядя на Луиса, и почти улыбнулся. – Луис, а мама тебя не учила, что нехорошо отмахиваться, когда тебе говорят спасибо?
Мама ему ничего такого не говорила, во всяком случае, Луис не помнил, но однажды она сказала, что ложная скромность – это полпути к гордыне.
– Норма, – сказал он, – ничего особенного я не сделал, просто выполнил свой долг врача.
– Вы хороший человек, – ответила Норма. – А теперь сделайте милость, уведите отсюда это чудовище, и пусть он угостит вас пивом. Мне опять хочется спать, а я никак не могу его выгнать.
Джад тут же вскочил со стула.