После недолгой паузы в трубке зазвучал рояль: короткая, семь нот, последовательность.
— Услышали?
— Фа, до, ля, ре, ми, ми, ми? Последняя ми на октаву выше двух предыдущих.
Мирра Михайловна засмеялась:
— Вы молодец, садитесь, пять.
— Сама себе удивляюсь. Музыкальная школа была миллион лет назад, а вот поди ж ты. Правда, я эту мелодию за последние дни столько раз воспроизводила, что мозг, видимо, решил, что вернулось детство и сольфеджио с его музыкальными диктантами.
— Проиграть еще раз?
— Нет-нет, спасибо. Диковатая мелодия, вы правы.
— Да еще в конце эдакий намек на Пятую Бетховена. Помните?
— Та-та-та-дам? Так судьба стучится в дверь?
— Точно.
— Но там ведь три ноты одинаковой длительности и высоты, а после одна — другая — длиннее. И у Бетховена с этого все начинается.
— У Бетховена — да. Три восьмых соль-соль-соль и долгая, с ферматой ми. А здесь — так. Я даже сказала бы — так себе. Причем, если вы помните не только сольфеджио, но и музыкальную литературу, Бетховенская пятая — это ведь было для своего времени практически открытие. Вместо ведущей мелодии — вот эти четыре ноты, обрывок по сути, который Бетховен на протяжении всей симфонии обыгрывает. А тут… нет, — решительно заявила она. — Дальше и вовсе полный сумбур. Эдакая, знаете ли, мешанина Вагнера с Шостаковичем, помноженная на идеи симфонического джаза. Претензия на оригинальность без внутреннего смысла. Так что дальше, извините великодушно, уже не воспроизведу. Ох, простите, мне в самом деле пора бежать. Да, я помню, что обещала. Завтра с утра загляну в приемную комиссию и сразу вам перезвоню. С любым результатом.
— Спасибо, Мирра Михайловна.
— Пока не за что, — она опять засмеялась.
Уже отключившись, Арина продолжала слышать этот смех — очень мелодичный, совсем не то, что дурацкая мелодия неизвестного абитуриента консерватории. Если бы эти фа, до, ля, ре, ми, ми, ми были хотя бы одной длительности, мотивчик звучал бы вполне терпимо, даже мило. Но непредсказуемое чередование длинных и коротких звуков превращало последовательность в почти какофонию.
Последние три ноты — две одной высоты, третья на октаву выше, и все разных длительностей — напоминали не то искаженную морзянку, не то птичий крик, пронзительный даже в рояльном исполнении А если бы на флейте, подумалось Арине, вообще хоть уши затыкай?
Фа, до, ля, ре, ми, ми, ми…
Фа, до, ля и ре уже «отыграны», настал черед финальных нот.
Ми, ми, ми…