– Простите за беспокойство, но у меня на линии некая Беверли Лукас. Она говорит, что это срочно.
– Нет проблем. Будьте добры, соедините меня с ней.
– Соединяю. Всего хорошего, доктор Делавэр.
– И вам также.
В трубке послышались щелчки.
– Бев?
– Алекс, нам нужно поговорить.
На заднем плане звучала громкая музыка – электронные барабаны, ревущая гитара и надрывные голоса, от которых замирало сердце. Я едва слышал Бев.
– Что стряслось?
– Не могу говорить здесь – звоню из бара. Ты сейчас очень занят?
– Нет. Откуда ты звонишь?
– Бар «Единорог». В Уэствуде. Пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой.
Похоже, она была на взводе, однако за всем шумом определить это было трудно. Заведение было мне знакомо – что-то среднее между бистро и дискотекой (наверное, «биско»?), предназначенное в первую очередь для состоятельных и одиноких. Как-то раз мы с Робин заскочили туда перекусить после кино, но быстро ушли, найдя обстановку откровенно хищной.
– Я сейчас как раз собирался отправиться ужинать, – сказал я. – Не желаешь посидеть со мной где-нибудь?
– Давай здесь. Я закажу столик, и к твоему приезду все будет готово.
Перспектива ужинать в «Единороге» была не слишком привлекательная – от уровня шума желудочный сок наверняка скиснет, – но все-таки я ответил Беверли, что буду через пятнадцать минут.
Дороги в Уэствуде были запружены, и я опоздал. «Единорог» представляет собой рай для самолюбования: за исключением пола, все поверхности здесь зеркальные. Свисающие ветви папоротника, с полдюжины поддельных китайских бумажных фонарей, немного деревянной и латунной отделки, однако квинтэссенцией заведения были зеркала.
Справа находился небольшой ресторан, двадцать столиков, застеленных ярко-зеленым дамастом, слева за дрожащим от размеренного ритма стеклом танцплощадка, где под живую музыку извивались пары. Между ними размещался бар. Даже стойка была покрыта зеркальным стеклом, а под ней можно было увидеть выставку модной обуви.
Полутемный бар был заполнен человеческими телами. Я протиснулся сквозь толпу, окруженный утроенными, учетверенными смеющимися лицами, не в силах разобрать, где реальность, а где отражение. Это была самая настоящая комната смеха, черт побери.
Беверли сидела у стойки рядом с широкоплечим детиной в батнике, который попеременно пытался ухаживать за ней, жадно пил светлое пиво и озирал толпу в поисках более перспективного знакомства. Бев невпопад кивала ему, однако чувствовалось, что мысли ее заняты другим.