Почему на машине, а не пешком, там всего два шага?
Вероятно, потому, что пешком придется пройти мимо охраны на северном входе. В машине труднее заметить человека, особенно если он наклонился, спит или читает газету…
Француз поднимается на борт. Они говорят о делах и, скорее всего, не могут договориться. Тогда его решают убрать.
А может, судьба Ланнека была решена уже до того, как он сюда приехал, и это путешествие – лишь способ передать его в руки палача. Пригласили на обед и отравили.
Но почему они использовали крысиный яд?
Стрелять, конечно, было глупо. Выстрел мог привлечь внимание рыбаков или гуляющих по набережной.
Не лучше ли было зарезать?
Нет, нож оставил бы повсюду пятна крови, и эти пятна, даже тщательно замытые, в случае расследования непременно найдут.
Задушить? Великан, которого Монтальбано видел на борту «Бубнового туза», мог бы сделать это одной левой.
Что-то странное было в этой истории с ядом. Нужно над этим подумать.
В любом случае, как только он умер, его раздели догола, разбили ему лицо и где-то держали труп. То утро, когда разыгрался шторм, представилось удачным моментом, чтобы от трупа избавиться.
Завели мотор, сделали круг в районе порта, по ходу дела надули новехонькую лодку, положили в нее тело и, подъехав к маяку у восточного мола, спустили на воду, уверенные, что течением лодку вынесет в открытое море.
Однако «Ванесса», шедшая в порт, встретила лодку с трупом на своем пути.
Монтальбано был доволен реконструкцией событий.
А главное – обрадовался, что целый час смог не думать о Лауре, о Лауре, которая улыбалась лежащему подле нее Мими…
Десять
Монтальбано решил поехать в полицейское управление Монтелузы, не заходя в комиссариат.
К счастью, кабинет, куда он направлялся, был далеко от «господ начальников», вряд ли он столкнется с этим чертовым Латексом.
Но рано или поздно они встретятся, и ему придется во всем признаться. Монтальбано пообещал Ливии, что расскажет правду про жену и детей, то есть расскажет, что он холост, у него есть подруга, но детей, к несчастью, нет. Вообще-то он уже говорил об этом по крайней мере пять раз, и каждый раз выяснялось, что Латтес его не услышал. При каждой следующей встрече тот спрашивал, как семья и дети. Убедить Латтеса в том, что он бездетен и холост, совершенно невозможно.
В голове у комиссара созрело решение: нужно заявиться к Латтесу небритым, в трауре, и, безутешно рыдая, сказать, что жена и дети разбились в автокатастрофе. Это, пожалуй, вариант.