— Я не знаю, зачем он, но, может, он отпирает что-то важное, — защищается она.
Молчание.
— Ты трахаешься с ним? — спрашиваю я.
Мой Здравый смысл косится на меня.
— Ты серьезно спрашиваешь меня об этом?
— Ну…
— НЕТ! Я НЕ трахаюсь с ним! — орет мой Здравый смысл, хватая меня за руку. — Послушай, мы же договорились. Я выполняю свою часть сделки. А ты? Решила выйти из игры?
Я понимаю, что сняла кожуру с картошки, но не хочу прикасаться к пюре.
— Нет, — качаю я головой. — Я просто хочу убедиться, что ты в безопасности. Вот и все.
«Лгунья, — шепчут Паскуды. — Признайся в том, что не веришь ей».
Мы идем за какой-то женщиной в замшевых сапогах. К каблукам прилип снег. Она сворачивает на Руфус-стрит. Я поднимаю голову и смотрю на безупречно чистое, без звезд, зимнее небо. От холода у меня слезятся глаза. Мы лавируем в шумной толпе, идущей вдоль Олд-стрит. Улица украшена рождественской иллюминацией и гирляндами. Мне приходится то и дело замедлять шаг, один раз я упираюсь в стайку девушек у дверей испанского тапас-бара. У девушек в руках бокалы с красным вином.
— Курить будешь? — спрашивает Элла, показывая мне открытую пачку.
— Нет, — бурчу я. — Я хочу выпить.
Мы еще какое-то время идем по улице, но тут Элла отбрасывает «бычок».
— Пошли сюда, — указывает она рукой.
— Две водки, одну со льдом, — говорит Элла, пробравшись к барной стойке.
Девушка с огромным «ульем» на голове улыбается. Ее упругую грудь обтягивает майка с надписью «Рамонс»[31].
— Сейчас, — говорит она.
Элла придвигается ко мне, от нее пахнет сигаретами.
— Что происходит? У меня такое чувство, что ты не доверяешь мне, — начинает она.