– Хорошо, – мгновенно отвечает он; я даже немного разочарована, что он так быстро согласился. – Но это будет наш секрет, ладно?
– Я умею хранить секреты.
Когда я возвращаюсь домой, бабушка дремлет в кресле-качалке. Я замечаю мобильник рядом со своим фото над камином – видимо, бабушка оставила его там в знак примирения. Я хватаю телефон с полки. Экран не горит, аккумулятор давно разрядился. Я прислоняюсь к оконной раме и наблюдаю за тем, как мерно вздымается и опускается грудь бабушки. Сейчас она кажется такой слабой и уязвимой. Как Нолан в больнице. Ее было бы очень легко задушить подушкой, которую она давно вышивает. Подержать всего несколько минут, пока она не обмякнет. Видимо, почувствовав на себе мой взгляд, бабушка вздрагивает и просыпается.
– Давно у тебя это? – спрашиваю я, сжимая в руке телефон.
Бабушка рассеянно моргает – видимо, еще не до конца проснулась.
– Давно? О нет… совсем недавно. Грант занес. Я положила на каминную полку, чтобы ты сразу заметила. Но домашний телефон теперь снова работает, если тебе нужно позвонить.
Она выглядит очень сонной и уставшей.
– Я слышала, в городе пропала девочка. Ты в порядке? – спрашивает она. – После нашего разговора?
Это очень правильные вопросы. Их задала бы правильная бабушка.
– Мне нужно знать, что произошло на самом деле, – говорю я. – Почему Лорелея привезла меня сюда? Что с ней случилось? Могла ли она получить травму или с ней произошло что-то другое? Понимаешь, о чем я?
Бабушка избегает моего взгляда. Думала, у меня закончились вопросы.
– Она правда верила в существование Мистера Джиттерса? – снова начинаю я.
Бесполезно.
– Почему ты не можешь сказать, что произошло на самом…
– ОН НИКОГДА НЕ ТРОГАЛ ЕЕ!
Я отшатываюсь так резко, что ударяюсь спиной о каминную полку. Одна из фоторамок с треском падает на пол, но я не могу оторвать глаз от бабушки. Костяшки пальцев, сжимающих подлокотники, побелели. Взгляд выражает неконтролируемую ярость. Я не знаю, как мне быть. Не понимаю, что скрывает эта женщина.
– ЛОРЕЛЕЯ БЫЛА ЛГУНЬЕЙ! ГРЯЗНОЙ МАЛЕНЬКОЙ ЛЖИВОЙ ДРЯНЬЮ, ТАКОЙ ЖЕ, КАК ТЫ, И Я РАДА, ЧТО ОНА УМЕРЛА!
Я смахиваю со щеки каплю слюны и опасаюсь, что бабушка сейчас набросится на меня, но неожиданно она падает в свое кресло-качалку, как марионетка, у которой обрезали нити. Она остервенело раскачивается в кресле, и некоторое время в комнате раздается только протяжный скрип половиц. По щекам бабушки бегут две черные струйки, но она даже не пытается стереть растекшуюся тушь. А потом она неожиданно начинает напевать себе что-то под нос.
Опять эта песня. Песня Лорелеи.