Мистер Джиттерс

Мне нужны ответы на мои вопросы. Куда ходила Лорелея? Что она там видела? Что скрывается во тьме под этим городом? Руки предательски дрожат. «Холодно, – успокаиваю я себя. – Просто холодно». Картер непринужденно берет меня за руку, и мне почему-то очень хочется его поблагодарить. Дорожка становится еще уже, и я дважды оступаюсь, промочив ноги в ледяной воде. К тому времени, когда мы попадаем в седьмой или восьмой зал пещерной системы, я уже не чувствую пальцев. Гул, стоящий в туннеле, раздражает нервные окончания, и я стучу зубами, словно отбивая ритм мелодии. С каждым шагом мне кажется, что вот-вот я почувствую на шее костлявые заостренные пальцы.

– Ну, собственно, вот, – говорит Картер, убирая фонарик.

Мы выходим из туннеля на открытое пространство. В лунном свете я вижу провал диаметром около пятнадцати-двадцати метров. Стенки ямы почти отвесные, и теперь я понимаю, почему сюда легче пробраться сверху. А в центре провала открывается очень знакомый вид: повсюду обломки каменных плит; одна стена церкви уцелела, но стоит под наклоном. Пустые стрельчатые окна напоминают гигантские петли для пуговиц. И надгробия. Много-много надгробий. Скорее всего, их поставили вертикально во время съемок «Ночной птицы», а потом больше не трогали.

Где-то рядом журчит вода, но звук немного отличается от того, что мы слышали в пещерах. Я выхожу из тени и попадаю в луч лунного света, проникающего сквозь пустое центральное окно церкви. Кровь насыщается адреналином. Вот оно, то самое место, где ее убили. Пташку, конечно же. Когда Нолан и Лорелея были здесь со съемочной группой, камера располагалась где-то наверху, в пустом окне. Она стояла на том же месте, где я сейчас. В серебристом свете луны ее лицо выглядело безжизненным и окостенелым. В следующем кадре она отступала в тень, чтобы спрятаться от озверевших горожан. А потом ее выволакивали к алтарю и жестоко убивали.

– При дневном освещении все выглядит иначе, – говорит Картер. – Видишь много лишнего. Окурки, крышки от бутылок – в общем, следы присутствия других людей, пусть и очень давние. А ночью легко представить, будто мы – первые, кто обнаружил это место.

Картер останавливается в дальнем углу каменного постамента. Это алтарь. То самое место, где Лорелея позировала на фото, обнимая рейнджера Крейн. Место, где Пташку разорвали на части. Пальцы в крови. Зубы, впивающиеся в плоть. Обезумевшие от голода люди.

– Почему церковь так и не восстановили? – спрашиваю я. – Где-нибудь в другом месте, например?

Судя по тому, что я успела увидеть, все остальные постройки в Харроу-Лейке были восстановлены, и жители города тщательно делают вид, что ничего не было. Так почему же церковь не отстроили заново?

– Возможно, местные решили, что Бог их уже не спасет, – говорит Картер.

Скорее всего, он шутит – а может, и нет.

– Думаю, церковь разрушилась еще до того, как провалилась под землю. Ты не обращала внимания, что ни на одном надгробии нет дат? Странно, не правда ли? Я так и не смог найти сведений о том, когда была построена церковь, или о том, что она использовалась по назначению когда-либо в истории Харроу-Лейка.

– И что это означает? – спрашиваю я, изучая плиты вокруг нас.

Картер прав. Хотя надписи побледнели и почти стерлись, их все же можно различить, и здесь действительно нет ни одной даты.

– Думаю, церковь была здесь раньше города.

– Но кому понадобилось строить церковь посреди леса в нескольких милях от ближайшего населенного пункта? А главное, зачем?

– Это всего лишь теория, – неуверенно начинает Картер, – но мне кажется, люди уже пытались поселиться здесь раньше, но быстро поняли, что это плохая идея.

По спине пробегают мурашки. Меня снова посещает то же смутное ощущение, что и в туннеле: какое бы неизвестное зло ни обитало в Харроу-Лейке, оно созревало здесь долгие-долгие годы.

Нужно уходить отсюда.

Пещера, из которой мы только что вышли, выглядит словно трещина, рассекающая темноту.

– Тот оператор пропал где-то внизу, – говорю я, размышляя вслух.