— Посмотрю, что можно сделать.
Я закрываю за собой дверь и выхожу главный вход.
Бульвар представляет собой город-призрак. Какое потрясение. За углом пятна крови и догорающий гараж, но худшее, кажется, уже позади. Я прохожу мимо дюжины разграбленных магазинов, включая несколько продовольственных, но не могу заставить себя войти. Я голоден и не выше того, чтобы красть, но не хочу споткнуться внутри о какие-нибудь недоеденные тела.
Будь я религиозным человеком (и нет, знание того, что рай и ад, Бог, дьявол и ангелы существуют, ничуть не способствует религиозности), я мог бы принять то, что наблюдаю, за знамение. Снаружи «Пончиковой Вселенной» очередь. Окна разбиты, и некоторые кабинки разгромлены, но у них есть электричество, и они наливают кофе для длинной очереди из контуженых гражданских. Кофе было бы неплохо, но, если я встану в очередь, кто-нибудь может попробовать заговорить со мной. Я иду дальше.
— Эй!
Кто-то кричит, но голос не звучит испуганно, так что я не оборачиваюсь. На мою руку ложится чья-то рука. Я оборачиваюсь, готовый врезать или выстрелить.
Это Джанет, та пончиковая девушка. Она бледна, волосы взъерошены и растрёпаны, а глаза тёмные, словно она не спала с Дня Сурка.
— Ты жив, — говорит она.
— Как и ты. Как китайская еда?
— Чоу-мейн[328] была жирной, но свинина Му Шу отличной. Держи. — Она и сует пакет мне в руку.
— У нас закончились оладьи, так что здесь просто набор из того, что у нас осталось. Мы не пекли ничего свежего, так что они слегка чёрствые. Но кофе горячий.
— Думаю, ты только что спасла мне жизнь, Джанет.
— Значит, мы в расчёте.
— Я действительно рад тебя видеть.
— И я тебя.
Она целует меня в щёку и бежит обратно в «Пончиковую Вселенную». Люди в очереди таращатся на меня, гадая, чем я заслужил особое обращение.
Я спас ваши жизни, засранцы. Дайте мне грёбаный донатс.
Когда я возвращаюсь, на каркасе кровати сидит Кэнди.
— Привет.
— И тебе привет. Хочешь «медвежий коготь»?