Именинница

— Я… ничего не понимаю.

— Я вижу.

— Эверт, это… я…

— А теперь я хотел бы, чтобы ты проверил те черные журналы, в которых описывал ваши с Паулой встречи.

Эрик Вильсон снова наклонился и заглянул в сейф, но как будто не смог удержать равновесия и сделал шаг в сторону, чтобы не упасть.

— Что за журналы?

— Те черные папки, с бумагами Паулы.

Шефу криминального отдела не понадобилось долго листать в папках, чтобы понять, что протоколы множества секретных встреч исчезли. Оставив дверцу сейфа открытой, Вильсон вернулся к столу и тяжело опустился на стул, закрыв лицо руками.

— Паула, Пит Хоффман. Сколько преступников вы упекли за решетку благодаря его рапортам? Сколько тонн наркотиков было изъято, сколько убийств раскрыто благодаря Пауле, который ради этого каждый день рисковал жизнью? И только ты виноват в том, что эта правда слишком долго оставалась запертой в шкафу.

Гренс посмотрел на шефа, который выглядел совершенно опустошенным.

— И что, ты думаешь, произойдет, если эти бумаги выйдут за стены участка? То есть я хотел сказать… они уже вышли… чем это грозит, понимаешь?

— Я прекрасно все понимаю, — оборвал его Вильсон.

Гренс улыбался. Вильсон сидел все такой же потерянный.

— Черт, ты продался…

— Какого…

— Потому что ты правильно заметил, Вильсон, этот сейф никто не может взломать. Вот и получается, что я работаю с коррумпированным шефом.

— Ты знаешь, Гренс, что агенты для меня — святое. Это я выстроил всю эту работу и опекал их как родных детей. Это я разработал систему их защиты и сам каждый день рисковал жизнью ради своих неофициальных сотрудников. Тебе известно, Гренс, как много значила для меня семья Хоффмана и что я сделал для них!

Комиссар смотрел на шефа. Как ни отвратителен был плачущий Вильсон, в целом, картина внушала Гренсу скорее чувство удовлетворения. Потому что при том, что слезы, крики и жалобы были притворны, искренним оставался сам посыл. В кои веки перед Гренсом сидел настоящий Вильсон — человек, в котором комиссар привык видеть прежде всего врага. И вот теперь он изменился. Или это изменился сам Гренс?

Постепенно, с тех самых пор, как Вильсон оставил работу с неофициальными агентами и возглавил отдел, Гренс научился уважать шефа. Потому что тот, кто приспособился быть начальником Эверта Гренса, уже достоин уважения. Но кроме того, кто лучше Вильсона умел поощрить в подчиненных инициативу, а потом вмешаться в нужный момент, иногда не без гонора, если так было нужно.

Удобный человек с удобными манерами. Поэтому то, что видел сейчас перед собой Эверт Гренс, не могло его не радовать.