Лярва

— Не накажет, пока мы здесь. Да и нет её в доме. Идём скорее!

Девочка нерешительно покосилась голодными глазами на дымящийся сотейник, подогретый утром её матерью и стоявший теперь на столе, от которого доносился головокружительный аромат тушёного с картофелем мяса. Было видно и понятно, что ей очень хочется подойти к нему, но. Словно приросшая к своему табурету, она так и не двинулась с места, войдя в ступор от противоборства страха и голода. Шалаш попытался было мягко взять её за руку, чтобы довести до стола, но она поспешно выдернула из его ладони свою крошечную бледную ручку. Не зная, как уговорить её, он вернулся к столу, наложил в тарелку кушанье и принёс его девочке. Видя, что она не хочет брать, он положил ей на колени грязную и жирную тряпку, называемую в этом доме «полотенцем», для защиты колен от горячего, а сверху тряпки поставил тарелку. Затем, покачав головою, вернулся за стол.

Он снова приступил с аппетитом поглощать пищу и краем глаза с удовлетворением отметил, что и девочка, не удержавшись, также начала с жадностью и быстро есть, зачерпывая то ложкой, то голыми пальцами и часто испуганно косясь на входную дверь. То, чего она боялась, не замедлило воспоследовать. Во дворе негромко хлопнула дверь времянки, и оба находившихся в комнате поняли, что хозяйка сию минуту вернётся в дом. Шалаш мгновенно вспомнил, что ходит она неслышно. Он оглянулся на девочку и увидел в её устремлённых на дверь глазах столь явственный страх, граничивший с ужасом, что, повинуясь спонтанному порыву, быстро встал и задёрнул перед её носом занавеску, чтобы таким образом спрятать её от глаз страшной матери.

Дверь тихо отворилась — Шалаш вдруг подумал, что в этом доме все двери отворяются тихо и зловеще, — Лярва заглянула в комнату, кивнула ему, даже не посмотрела на занавеску и удалилась в кухню. И после этого, продолжив завтрак, Шалаш как ни прислушивался, но так и не мог расслышать в углу ни малейшего звука. Девочка либо ела очень тихо, либо сидела, боясь пошевелиться. Ему очень хотелось, чтобы она всё же ела, но встать и убедиться в этом не хватало духу. Ему мерещилось, что чуть лишь он подойдёт к занавеске, как в комнату ворвётся свирепая хозяйка, увидит свою дочь с тарелкой на коленях и тогда. А что тогда? Он не знал этого, но при такой мысли ему стало почему-то не по себе, и он не решился подвергать ребёнка опасному риску.

За этими мыслями его и застал вернувшийся Волчара.

— Всё устроено! — возбуждённо заявил он, усаживаясь за стол и накладывая себе огромную порцию. — Едем через полчаса. У неё здесь мировой сосед — мужик лет пятидесяти. С похмелья, правда, но вести свой драндулет сможет. Он примерно понял, как доехать до наших машин. Довезёт с ветерком!

— А как же Дуплет? Точней, его машина.

— Ты за кого меня держишь? Всё продумано и предусмотрено! С нами поедет соседский сынок, малый лет восемнадцати. Ох и детина, я тебе скажу, покрупнее вчерашней медведицы! Он и поедет на машине Дуплета. Все вчетвером сначала рванём к туше нашей милой знакомой. Не знаю, как насчёт мяса, но шкуру-то уж мы заберём во всяком случае! И с когтями, с когтями обязательно! Ты что, такая память! И ещё голову, голову не забыть!

Через полчаса к калитке подъехала старая, давно не мытая «Нива», вся облепленная комьями грязи. За рулём сидел щуплый рыжеватый мужичонка с хитрыми глазами, красным лицом и ужасающим спиртным дыханием. Рядом с ним восседал упиравшийся головой в потолок плечистый парень, нисколько не похожий на отца и смотревший из окна скучливым, равнодушным взглядом с таким видом, словно все тайны бытия были им давно и благополучно разгаданы и поэтому всё, что ни происходит в его жизни, происходит именно так, как он предвидел.

Крикнув Лярве, что до вечера они вернутся, Волчара с Шалашом полезли в салон, для чего быкообразному детине пришлось временно выйти из двухдверной машины. Тем временем водитель приветственно взмахнул рукою и крикнул писклявым голосом, обращаясь к хозяйке:

— Приветствую тебя, Карловна! Ну как она, вдовья доля?

Стоявшая на крыльце Лярва не удосужилась возвысить голос, буркнула что-то себе под нос и, махнув рукою не то в знак приветствия, не то просто отмахиваясь, вернулась в дом.

«Нива» тронулась с места и покатила по колдобинам лесной грунтовой дороги, время от времени подпрыгивая на выступавших из земли толстых и узловатых корнях, змеившихся в разные стороны. Видно было, что хотя дорогу и пытались отсыпать каким-то красноватым щебнем, однако преуспели в этом мало, и она более годилась для пешего хода, чем для автомобильного. Довершали качество пути две образовавшие его колеи, разделённые полоской высохшей травы и в иных местах настолько глубокие, что напоминали там скорее могилы, чем участки дороги. Машине приходилось, надсадно урча, сворачивать и объезжать эти выбоины по бездорожью.

Если здоровенный детина помалкивал и позёвывал, отвернувшись к окошку, то водитель оказался весьма словоохотлив и с удовольствием отвечал на вопросы пассажиров, принуждаемых кочками и ямами дороги к беспрестанному иканию и чертыханию.

— Петровичем меня зовите! — весело гутарил он, то и дело поворачивая назад голову и явно радуясь выпавшей возможности найти слушателей. — А сына — Фёдором. А медведя в наших лесах, я вам скажу, не так-то просто встретить. Редко, очень редко случается. Пожалуй, лет пять уже ни одной встречи не было! Верно ведь, Фёдор?

Он и дальше, в течение всего дня, чуть не каждое своё высказывание сопровождал обращением к сыну за подтверждением, на что тот неизменно и молча кивал с важным, надутым видом.

— Ты хозяйку нашу Карловной назвал? — осведомился Волчара. — И как же зовут эту лярвищу?

— Евангелиной её зовут, по отчеству — Карловной! — отозвался Петрович, а когда Волчара присвистнул, то ухмыльнулся и продолжил: — Что, имечко больно затейливое? Да ведь по имени-то её и не звали никогда — всегда Карловна да Карловна. Я думаю, что я один на всю деревню и остался, кто ещё помнит её имя. Она и сама-то, небось, запамятовала, как её нарекли родители, так как давно уже пропила и память, и разум, и мужа, и самую жизнь свою пропила. Как начали с покойным мужем пить, с самой свадьбы, так и понеслось.

— Ну, это уж ты лишнего хватил. Кто ж своего имени не помнит?

— А ты думаешь, что она помнит имя своей девчушки? — Петрович круто вывернул перед ямой, и некоторое время всех так подбрасывало из стороны в сторону, что вести разговор не было никакой возможности. — Я говорю, ты знаешь, что она имя собственной дочурки не помнит? — наконец продолжил водитель, поглядывая в зеркало заднего обзора. — Да, да, вижу, как глаза выпучил. Не помнит, вот тебе крест, не помнит! Я ведь ещё при муже её, при Митьке, всё допытывался: скажи да скажи, как звать девку! Нет, да и только! Молчит и только моргает, моргает и молчит. А что ты Лярвой её назвал, то не от одного тебя я это уже слышал! — Он обернулся и хитро подмигнул Волчаре. — Что, покатилась баба по наклонной, совсем допилась, а?