«Есть и еще одно название, – подумал он. – Болезнь Шарко». И по спине пробежала дрожь.
– Поначалу это казалось ерундой… Небольшое неудобство: слабость в правой руке и короткие судороги, которые быстро проходили… Это списали на проблемы с нервным каналом запястья или на нехватку магния. Ей становилось то лучше, то хуже…
Ирен глубоко вздохнула.
– А потом стала слабеть и левая рука… За ней другие мышцы. Однажды утром она проснулась и почувствовала, что ей трудно глотать. Ей становилось все хуже: прогрессивный паралич языка, проблемы с речью, с дыханием и координацией при ходьбе… Ей стало все труднее и труднее удерживать в руках предметы…
Она, не отрываясь, смотрела в свою тарелку, потом подняла глаза. Сервас увидел, как они затуманились и какая нестерпимая мука в них светилась.
– Конечно, на этой стадии мы поняли, что будет дальше… Эта проклятая мерзкая болячка в пятидесяти процентах случаев приводит к смерти через три года. Причин не знает никто. И понимаешь, от этой мерзости даже лечения не существует. Это в двадцать первом веке! Мы наблюдаем за далекими галактиками, тратим сотни миллиардов долларов на киноиндустрию, на спорт, а от какой-то гребаной болячки до сих пор нет лечения? Ну какой идиот сказал, что в природе все прекрасно устроено?
Ирен говорила с горечью и злобой. И Сервас поневоле подумал о Гюставе и обо всех детях, которых лечила Леа в детском центре больницы Пюрпан.
– Теперь Жужка уже не может ходить, не может самостоятельно есть, – продолжала Ирен. – Она передвигается в кресле на колесиках, почти не разговаривает, слабеет и худеет на глазах. С ней постоянно находится сиделка… Думаю, теперь ты легко поймешь, до какой степени мне некстати оказаться сейчас запертой в этой долине.
Он вдруг вспомнил одну дурацкую фразу, которую выудил из интернета: «Смерть – это болезнь, полученная при рождении». И подростка, пойманного на карманной краже, которого он допрашивал. На мальчишке была футболка с надписью: «Если жизнь такая сука, буду сукой похуже ее».
– Ну почему, почему все так устроено? Почему жизни обязательно надо украсть то, что у нас есть? Почему после великой радости всегда приходят великое горе и великая мука?
– Не знаю. Но был бы счастлив, если бы смог тебе ответить.
У него сжалось горло, и слова выговаривались с трудом. В глазах у Ирен блеснули слезы.
– Прости, – сказала она. – Сама не знаю, что на меня нашло.
– А как долго будут чинить дорогу?
В голосе Леа сквозило напряжение.
– Трудно сказать… несколько дней… может, и больше.
– А где же ты будешь ночевать?
Он окинул взглядом свою келью.
– В аббатстве. Тебе нечего бояться: на километры вокруг нет ни одной юбки.
– Не смешно, Мартен.